— У меня есть дочь.
— Что? — под Яромиром качнулось бревно, на котором он сидел.
— И она полукровка.
— Это какая-то шутка?
— Нет, — Радосвет резко развернулся. Его веснушчатое лицо было очень серьёзным. — Этого никто не знает. Только ты.
Яромир отвязал с пояса флягу, вытащил пробку и сделал мощный глоток. Дивья бражка обожгла горло. Отдышавшись, он протянул флягу Радосвету.
— Как это случилось?
— Тебе рассказать, как дети делаются? — фыркнул Радосвет и тоже выпил.
Яромир замотал головой. Он не желал знать подробностей.
— Я хотел сказать, когда только успели?
— Это важно?
— Пожалуй, нет.
Что там обычно говорят в таких случаях? Поздравляют? Но с точки зрения Яромира поздравлять друга было не с чем. Подумать только: дочь-полукровка! Хорошо, что не сын. Царь Ратибор нравом горяч и на расправу скор. Узнает — даже прибить может.
— Её зовут Аннушка, — Радосвет улыбнулся.
— Зачем ты мне вообще это рассказываешь? — Яромиру вдруг стало холодно. Не помогали ни меховая душегрейка, ни шерстяной плащ. Он обхватил ладонями локти, стараясь согреться.
Радосвет ответил не сразу.
— Я устал держать всё в себе. Хоть мы и не во всём соглашаемся, но ты мой лучший друг. И я хочу попросить тебя об одолжении. Если со мной что-нибудь случится… ну, ты понимаешь. Не оставь Таисью и Аннушку.
— Да ничего не случится. Я защищу тебя! И мне не нужно будет говорить с твоей смертной и с её… то есть, с вашей дочерью. С ней и не поговоришь толком. Она ведь, небось, ещё пелёнки пачкает? — Яромир пытался говорить беззаботно. Получалось плохо.
— Смертные взрослеют быстрее, забыл? Аннушке сейчас двенадцать. По нашим меркам это как четыре десятка или около того. Представляешь, однажды она станет старше меня, — Радосвет усмехнулся. Впрочем, как-то невесело.
Яромир такого не представлял и даже представлять не хотел. Ему было неловко, будто он самолично за Радосветом и его ненаглядной Таисьей в щёлку подсматривал. Неприятное чувство. Его наверняка не было бы, окажись эта девушка из дивьих.
— На кого хоть малая похожа? — не то, чтобы Яромиру было и впрямь интересно. Он спросил это, чтобы не молчать.
Взгляд Радосвета потеплел.
— На Таисью. Такие же чёрные косы. А глаза — мои. И уши тоже.
— Острые? Ох, нелегко будет девчонке.
— Почему это?
— Потому что люди не любят тех, кто от них отличается.
— Значит, поэтому ты и не любишь смертных? — вздохнул Радосвет. — Они не такие, как мы.
— Эй, я ничего не имею против смертных, пока они там, а мы тут. Мне интересно, как они живут. Я даже немного завидую, что ты побывал в Дивнозёрье, а я — нет.
Яромир ничуть не покривил душой. Ему и впрямь было любопытно. И он бы с удовольствием заглянул в вязовое дупло, соединяющее миры, если бы представился такой случай. Но пока они с Радосветом были маленькими, дупла стояли закрытыми (как позже выяснилось, Лютогор постарался), а сейчас стало не до того — война.
Царевич словно подслушал его мысли.
— Вот закончится война, вместе сходим. Я тебя со своими познакомлю. Глядишь, и твоё мнение изменится. Кровь не так уж и важна. Главное, чтобы человек был хороший.
— Может быть.
Яромир сказал это только чтобы успокоить Радосвета. Как ни крути, а мудрецы знают, что говорят. Если они считают, что кровь смертных не должна смешиваться с кровью волшебной страны, значит так оно и есть. И Лютогор — лучшее тому подтверждение.
С Кощеевичем Яромир никогда не встречался, но ненавидел его всей душой. Ведь именно из-за этого негодяя они с сестрицей Радмилой остались сиротами. Лютогор вморозил их родителей в нетающий синий лёд, когда те пытались защитить Светелград. Страшное заклятие превратило мать и отца в безмолвные статуи, которые царь Ратибор не позволил отвезти в фамильный склеп. Во дворце нашлись покои, ставшие усыпальницей, но Яромиру запретили туда входить. Мол, заклятие слишком сильное, можно самому обратиться в стылый лёд. Мало помалу черты родителей стёрлись из памяти. Яромир помнил светлые и шелковистые локоны матери, тепло её рук и запах колдовских трав. От отца остался суровый голос, жилистая ладонь, одобрительно хлопавшая сына по плечу, и меч — семейная реликвия.
Радмила была немногим старше, но воспитала брата, заменив ему обоих родителей. Яромир в ней души не чаял, и всегда старался на неё равняться. Сестра лучше стреляла из лука, лучше сражалась. Помнится, едва в невестин возраст вошла, а её уже уважительно величали воительницей. Все царские дружинники за ней бегали, в женихи набивались, но Радмиле никто не полюбился. Сам воевода Баламут к ней сватался — и то не пошла. Отшутилась, что питает страсть только к ратному делу. За несговорчивый нрав её даже прозвали Северницей — так в Дивьем царстве называли самую суровую зимнюю бурю.