— …Даже больше его, а он — шесть футов и два дюйма. Когда я увидела, как он выходит на Томми, у меня едва сердце не выскочило. Томми был на тридцатиярдовой линии с мячом под мышкой и несся, чтобы забить гол, который спасет «Прескотт». Оставалось полминуты до конца, и «Гоут» выигрывал у наших 7:6. И перед ним — чистое поле, вы меня понимаете? И тут, неизвестно откуда, вырастает этот громила и идет прямо на Томми, и я подумала: «О Боже! Да это же паровой каток, он расплющит Томми в лепешку, его потом по частям собирать придется!» Но Томми заметил его краем глаза и сделал этот свой финт, он был похож на тореадора, клянусь, он был такой грациозный, и этот громила шлепнулся прямо своей мордой! Томми промчался через ворота, подпрыгнул и бросил мяч вниз, и это был полный атас, и «Прескотт» победил 12:7, это было жутко классно!
— Вы извините меня, если я отлучусь на минутку? — сказала Сьюзен.
— Я слишком много болтаю? — спросила Джоанна.
— Нет, нет, дорогая, мне нужно в дамскую комнату.
Она сложила свою салфетку возле тарелки, поцеловала Джоанну в макушку, подмигнула Мэтью и решительно направилась к выходу, так что розовая плиссированная юбка раздувалась вокруг ее ног.
Мэтью остался наедине с дочерью.
— Ты говоришь, он живет в Северной Каролине?
— В Чейпл-Хилл, — ответила Джоанна, — пап, попробуй вот это.
Она протянула ему свою вилку. Мэтью попробовал картофельную оладью.
— А что? — спросил он. — Что-нибудь не так?
— Не знаю, мне кажется, у нее какой-то странный привкус. Может быть, я так привыкла к той дряни, которой нас там кормят, что любая нормальная на вкус еда кажется мне странной. Томми говорит, что нашему школьному повару нужно работать в тюрьме: у него хорошо получается казенная еда.
— А сколько ему лет? — спросил Мэтью.
— Томми или повару? — усмехнулась Джоанна.
— Повару, конечно, — ответил Мэтью.
— Томми семнадцать, но он уже в последнем классе. Он очень умный, папочка, председатель дискуссионного клуба, пишет целые колонки в школьную газету, и это — кроме того, что он лучший полузащитник в футбольной команде Прескотта.
— А чем занимается его отец?
— Преподает философию в Университете Северной Каролины. Томми пока не знает, чем займется, он думает, что, возможно, станет врачом, как его мама. Она психиатр. Томми говорит, что вырос, имея с одной стороны Платона, а с другой — Фрейда.
— Как он выглядит?
— Томми или Фрейд?
— Платон, — ответил Мэтью.
— Подожди, — сказала Джоанна, — у него высокие скулы и красивый рот, темные волосы и великолепные карие глаза и, я, кажется, говорила, рост — шесть футов и два дюйма, весит около ста девяноста фунтов, ходит как танцор, и вообще он — просто чудо, вот как он выглядит.
— Я очень хочу с ним познакомиться, — сказал Мэтью.
— Я надеюсь, что ты и мама… Послушай, я не знаю, что с вами происходит, и я действительно не хочу знать, я даже боюсь спрашивать. Но я думаю, что было бы просто прекрасно, если бы вы оба приехали к нам в марте на День родителей и я бы познакомила вас с Томми и его родителями. Это было бы чудесно.
— Я спрошу твою маму, — сказал Мэтью.
— Ты думаешь, это возможно?
— Думаю, что да.
— Это было бы классно. В Университете Северной Каролины тогда будут каникулы, и отец Томми сможет приехать. Это у его мамы будут проблемы — спланировать свой график так, чтобы никто из ее пациентов не подумал, что ему отказывают в приеме. У нее их полно, много черных, конечно, но и белых тоже хватает.
Мэтью посмотрел на нее.
— Томми черный, — сказала она, — разве я не говорила?
Вернулась Сьюзен.
— Я что-нибудь прослушала? — спросила она, усаживаясь и расправляя салфетку на коленях.
— Сейчас моя очередь, — сказала Джоанна, отодвигая свой стул, — ты уже выбрала десерт, мамочка? Мне кажется, я сегодня объелась.
Она бесшумно исчезла через открытые двери, растворившись в толпе.
— Что случилось? — спросила Сьюзен.
— Попробуй угадать, — сказал Мэтью.