–Моя Кошка очень…
–Всех животных, – категорично возразил Азазель, не желая даже слушать блеянье Вельзевула. А дальнейшее от Вельзевула уже и не зависело. Он помнил, как вдруг легко-легко стало рукам, как бессильно они сжались, пытаясь поймать исчезнувший вес пушистого белого облака, но хватанули лишь пустоту.
–Мне жаль, – сказал Азазель, когда стих отчаянный, похожий на слезу, мяв белой Кошки, исчезнувшей в руках вурдалаков-стражников.
–Нет, потому что ты никогда ни к кому не был привязан, – Вельзевул обычно не дерзил Азазелю, боялся, но здесь посмел. Страх куда-то ушёл прочь, стал маленьким и незначительным. Зачем бояться, если только что с Вельзевулом сделали что-то страшное? Он думал, что потеряв небо, голос бога, крылья и нежный цвет лица он потерял всё, что имел. Ан нет.
Эта Кошка была его теплом. Он сам не знал до нее, как ему хочется вернуться к любви и заботе.
Но кончено. Всё снова кончено.
–Ты лжёшь! – Вельзевул стиснул руки в кулаки. Он был весь в её шерсти, а её самой уже не было.
–Ага, – согласился Азазель равнодушно. – Это моя работа и моё мастерство. Ну бывай. Отчёт не забудь – Люцифер уже спрашивал.
И Азазель – равнодушный и обыденный пошёл по коридору, оставляя Вельзевула наедине со своим горем. Вельзевул посмотрел ему вслед, затем в потолок, и, наконец себе под ноги, и обращаясь сразу ко всем, а заодно и к самому себе, прошипел:
–Ненавижу!
***
Пушистость белой кошки угадывалась смутно. Шерсть её загрязнилась таявшим снегом и какой-то пылью, свалялась. Она сама похудела. И ничем не отличалась теперь от других кошек.. даже пропитание ей теперь было необходимо точно такое же, как и им. Никто её не вычесывал, никто не шёл за нею по мирам, она обратилась в одну из уличных кошек, глядя на которых вы не подумаете ничего, кроме чего-то сочувствующего или яростного о беспечных хозяевах, что не умеют справляться с ответственностью за братьев наших меньших.
Только глаза могли бы выдать её, но… ярко-зелёный цвет смылся слезами, а кто-то ещё утверждал, что кошки, мол, не плачут. Яркость же, горделивость – всё в ней исчезло. и она сама думала о том, что скоро исчезнет, и ждала этого мига как облегчения своего нескончаемого наказания, за преступление, которого она, если честно, уже даже не помнила.
Одно лишь её утешало – ветер стихал. Не рвал так безжалостно, как в прошлый раз, когда она, о, глупая, выбежала сама в этот мир, который оказался таким неприветливым.
Конец