Возможно, Мартинес после провозглашения Филипа их новым главарем и снятия с себя всех полномочий просто ушел бы из лагеря однажды ночью, не желая повторения прошлого сценария. Но уж слишком привлекательной ему самому казалась тюрьма, которую Блейк описывал почти что раем. Да что угодно покажется раем после жизни в лесу. В том лесу, где неизвестные просто истребляют целые лагеря выживших: быстро, бесшумно и бессмысленно. Здесь же была безопасность, здесь были припасы, был огород и, зачем скрывать – она. Та, которая сейчас сонно переворачивается на другой бок, позволяя обнять себя, вдохнуть мятный запах длинных волос и тихо улыбнуться. Скоро здесь все будет иначе. Гораздо безопасней.
И, наверное, можно было бы обойтись без такого сложного плана, без попытки внедриться в чужой коллектив, втереться в доверие, отыскать стратегически важные места и слабые участки. И, вероятно, стоило использовать имеющийся у них танк, но Блейк в последний момент передумал. Весеннее тепло позволяло им задержаться в лесу, подготовить людей к решительному бою, который должен стать до смешного коротким, и дать возможность Цезарю и Митчу, когда они будут готовы, просто впустить однажды ночью своих на территорию тюрьмы. Зачем портить ограждения своего будущего дома, сминая их и уничтожая, если можно тихо и незаметно разрезать сетку в одном из мест, скрепив ее проволокой и, когда нужно, открыть небольшой проход? Быстро, удобно и никакого шума. Вырезать ночью самых опасных, а остальные покорно примут перемены.
Стадо – им все равно, под кем быть. Лишь бы быть: в тепле, сытости и безопасности.
***
Самое сложное – поверить кому-то, доверяя то, от чего зависит весь успех кампании. То, от чего даже твоя собственная жизнь зависит. Но, сказав первые слова и увидев понимание в глазах напротив, можно вздохнуть спокойно. Потом остается лишь обсудить последние детали и улыбнуться, убеждаясь, что ты сделал все, как следовало.
Ему нужна гарантия ее безопасности, и он долго раздумывает над различными вариантами, понимая в итоге, что придется говорить правду. Минни должна спрятаться сама, она не должна выглядеть испуганной и мало что понимающей, скрываясь той самой ночью в необжитой части тюрьмы и запираясь в одиночке на несколько часов. Она должна сделать это максимально точно, спокойно и уверенно. Так, чтобы никто не заметил.
- Ты меня понимаешь? Здесь пока небезопасно. Сейчас мы все рискуем в любой момент пойти на корм ходячим, стоит им собраться чуть большей стаей, красавица! Сетка в нескольких местах вот-вот рухнет, а они только помидоры выращивают, - рассказывает он Минни, сидя напротив нее, беря ее тонкие белые ледяные ладони в свои руки и видя торопливые понимающие кивки. - Блейк, конечно, тоже не идеал. Я знаю, детка. Но с ним мы выживем. Да и сама подумай, даже если бы я не согласился ему помочь, он все равно пришел бы сюда. Только жертв было бы больше. Сопротивляться они не способны, ты ведь сама видишь…
Ложь о том, что спустя три дня все обойдется без жертв, дается Мартинесу легко, ведь наивная, ничего не смыслящая в войне и том, что врагов за спиной оставлять нельзя, Минни верит, глядя на него широко распахнутыми серыми глазами. Она смотрит серьезно, напряженно, одним только взглядом убеждая в том, что согласна с ним.
- От тебя нужно только одно: спокойствие. Ладно, красавица? Подготовь там себе все, что нужно, возьми воду, еду, одеяло, фонарик с книжкой. Просто для того, чтобы случайно не попасться под горячую руку, понимаешь? Надеюсь, к рассвету все уже решится. Ты даже не заметишь ничего. Просто этот ваш… их Совет несколько поменяет свой состав. Тебя все равно все эти дела никогда не касались, правда? Ну, что такое?
Она часто моргает, встревоженная, кусает губы и тянется к блокноту. «С тобой ничего не случится?» Короткая записка, написанная дрожащим почерком, заставляет криво улыбнуться. Эта девочка – то, что надо. Ей плевать на всех, кроме него. Так и нужно.
- Все будет в порядке, красавица. Обещаю. Думаю, смена власти пройдет практически бескровно, я же уже все объяснил. И не волнуйся: еще целых три дня, успеешь подготовиться, ну же!
Мартинес смеется, видя, как она носится по камере, собирая воду и какое-то печенье в маленький рюкзак. Но его смех замирает, когда Минни вдруг настороженно оглядывается на дверь, на цыпочках приближается к ней и приоткрывает, выглядывая. Поворачивается и смотрит испуганно, прижав ладошку к губам.
- Кто там? - напрягается он, приподнимаясь и снова облегченно опускаясь на койку, когда Минни крутит рукой в воздухе, подразумевая Дейзи. - А… эта… забудь, если эта дура что и услышала, то не поняла ни слова. Я завтра поговорю с ней. А пока… иди сюда! Ну?
Он протягивает руки и уже через пару минут подминает ее под себя, еще более тихую и загадочную, чем обычно. Минни смотрит на него, не отрываясь, словно завороженная. Она не закрывает глаза ни на секунду, покрывая его лицо невесомыми поцелуями, крепко обнимая, жадно подаваясь навстречу каждому движению и довольно улыбаясь, когда Мартинес опускается рядом, обессилевший.
Вся его – и только. Доверяющая ему всё: себя, свою жизнь и чужую смерть.
***
Самое сложное – не растеряться, когда оказывается, что все пошло не по плану. Когда нужно что-то придумать, собирая в потемках вещи и бесшумно выскальзывая в холодную ночь. Необходимо всего лишь убедить самого себя в том, что ничего страшного не случилось. Потом можно начинать что-то делать: снова и снова, как всегда.
Ему сложно понять, что происходит, когда Минни появляется в камере позже обычного, залитая слезами, дрожащая и взволнованная. Когда она торопливо бросает в него своим же собранным рюкзаком, показывает на куртку и на дверь. Она нервничает и, кажется, не знает, что делать, видя ничего не понимающего и задающего слишком много вопросов Мартинеса. Закрывает ему рот ладонью, призывая молчать, и снова достает свой блокнот.
Еще ни разу она не писала так много. Сегодня впервые на чистом листе бумаги буква за буквой, слово за словом появляются целых несколько предложений. О том, что Дейзи, которую он так недооценивал, отложив разговор с ней на завтра, рассказала обо всем Совету. Нет, конечно, не обо всем, всего не знала даже Минни, но новости о предательстве было достаточно для того, чтобы схватить Митча, как более слабого, в попытке узнать у него информацию. Переборщили с одним из ударов, и стали спорить над телом – ведь теперь у них оставался всего один пленник. Один шанс узнать, что и как. И этот шанс сейчас должен был спать в камере так удачно подслушавшей и подглядевшей все Минни, даже не догадываясь о том, что через полчаса его уведут на допрос, а потом, скорей всего, просто казнят.
Чертыхаясь сквозь зубы, он спешит к подготовленному им же выходу из этой ловушки под названием тюрьма. К выходу, который должен был стать входом и еще послужит им через три дня, или чуть позже. А если нет – они используют танк, ведь Митч успел обучить своего брата всему необходимому.
- Минни! - оглядывается он на отстающую девушку и хмурится при виде того, как она, жалобно глядя на него снизу вверх, держится за щиколотку, подвернув, так не вовремя, ногу.
Она решительно сует ему в руки свой рюкзак и мотает головой, не слушая, что они как-нибудь справятся. Не справятся, бежать она не может, и Минни понимает это даже лучше Мартинеса, сжимая губы и демонстрируя ему свою готовность выдержать эти несколько дней здесь в положении жертвы, а не предательницы, проводя по своей белоснежной шее маленьким перочинным ножом. Он, не отрываясь, смотрит на тончайшую, кажущуюся черной в темноте, полосу на ее коже и кивает. Быстро сообщает, что скоро вернется к ней, касается ладонью ледяной щеки и выскальзывает в подготовленное отверстие.
Минни проворно скрепляет сетку проволокой, в последний раз сжимая его пальцы и глядя вслед. Остается лишь надеяться, что она успеет закончить до появления во дворе кого-нибудь, не нашедшего их в камере. Остается только верить, что она сумеет натурально сыграть жертву, которой он угрожал и которую он обманул. Остается вернуться через несколько дней обратно, делая эту тюрьму своей. Их общей.