Ты, Бать, хуйню-то не городи, – отзывается угрюмый чувак из противоположного угла собачника, – какой это козёл уважаемый человек? Ты что, старый, совсем?
– А что, за сигареты они вон всё достанут, и за деньги.
– За деньги где хочешь можно жить.
– Это да, вздыхает дед. – и то как он вздыхает выдаёт, что никакой он не игрок и что денег-то он отродясь в руках не держал. Обычный бомж, которого умыли и приодели в тюрьме. Мы переглянулись с угрюмым чуваком и улыбнулись.
Катала хуев, – поставил точку угрюмый чувак.
Дед засох.
Вообще здесь столько пиздоболов! Кого не возьми – режим шатал, локалки рвал и всё такое прочее. А на деле выясняется, что в лучшем случае баланду в зоне развозил, хотя это тоже заподло.
Особенно чурьё. Про них даже поговорка гуляет: «На тюрьме мы все вора, а на зоне – повара.» (Иногда пидора).
«Грузины – пидорасы», читаю я надпись на стене. И мне вдруг становится смешно и немного спокойно. Сам не знаю от чего. Курим с угрюмым и улыбаемся на эту надпись.
Грузинов не любят в тюрьме за их голимые и дешёвые понты, и менты их тоже не жалуют. Срока дают им как правило, по потолку, а держат под судом очень долго. Я сидел с двумя грузинами. Один был действительно живность, другой попроще, но тоже мудак.
Меня наконец-то вызвали. Заканчивается это бесконечное курение, заканчивается всё. Даже тюрьма. Я выхожу из этих проклятых ворот.
Бутырские мусора сдают меня конвою. Автозак зелёный. Это почему-то тоже радует, я запрыгиваю внутрь железной будки, в которой уже набито человек двадцать и притираюсь на холодной деревянной лавке. И опять закуриваю. Все курят. И даже смеются, хотя чему тут можно смеяться?
Поехали. В шлюзе стоим пол часа. Собаки и мусора чего-то говорят снаружи, что-то простукивают и светят фонарём в нас через открытую дверь. В ответ получают кучу приколов и ругательств в свой адрес, но не реагируют особа на эти тычки, привыкли.
И вот всё-таки мы трогаемся. Слышно как раздвигаются ворота, такой знакомый звук, я каждый день его слышал, наша хата возле шлюза. Теперь уже была. Наша хата.
Автозак сигналит три раза и покидает тюрьму, увозя в своей железной будке судьбы.
Потом какие-то повороты, развороты, ничего не видно, остаётся только чувствовать куда мы едем. Я чувствовал сначала, а потом забил. Какая в сущности разница? Куда едем? Из Москвы едем.
Автозак попрыгал по канавам и остановился. Начали выгонять. Я вылез и успел покрутить головой, хотя конвой орал, чтобы я не оглядывался, но по указателю невдалеке я сообразил, что находимся мы где-то в районе Рижской эстакады, под мостом. Да. Таким способом я из Москвы ещё не уезжал.
Пока лез в Столыпин, покоцал ногу, кровь пошла, потом смотрю: открыта одна клетка, самая дальняя от толчка, то есть одна из первых, и около неё мусор.
Мне туда. Я уверенно и даже чуть не спеша прошёл по этому вагону, успел рассмотреть рожи в битком набитых «купе», увидел угрюмого, кивнул ему, он мне кивнул, вошёл в свой обезьянник, тройник, половинка этого «купе», дураков отдельно возят, и на верхней полке увидел улыбающегося Ваньку.
– Слава Богу, – сказал я, – думал, что потерял тебя.
– Я здесь, я приехал в первой очереди, – сказал Ванька.
– А докуда Столыпин идёт?
– До Кирова. Меня там и высадят.
– Я должен раньше выйти.
И опять начался шмон. Как заебали этими шмонами! Вагон тронулся, все галдят, в сортир просятся, а не пускают, сказали, что пока шмон не закончат – никуда ни хуя водить не будут. Чурьё завопило как обычно свои выебоны, но вопило недолго, им просто сказали, что ссыте на пол, теперь точно ближайший сортир для них на Кировском централе, и они перестали вопить, а перешли к своей излюбленной тактике умоляния с попрошайническими интонациями. Арестанты, ебать их в голову, ауё. Пидорасы чугунные.
Нас не шмонали. Странно. Ванька по этому поводу даже развеселился и закурил.
Я тоже закурил и лёг на нижнюю полку. Поезд шёл ровно. Колёса стучали так же, как всегда. Ничего страшного, ничего необычного. Терпи и жди, кот.
Жди кипятка и запаривай свой сухпаёк, два супа в пакете и три каши. Суп гороховый, а каша, которую можно есть – гречневая. Пять пенопластовых стаканов маленьких и один большой, галеты армейские, два пакетика чая и один сахар. Пластмассовая ложка прилагается. Всё это в маленькой картонной коробке с надписью «Суточный набор для контингента и какая-то аббревиатура.» И адрес, где это барахло производят: г. Владимир, ул. Полины Осипенко, дом такой-то. Учреждение 33/2. Это та самая тюрьма, в которой я сейчас пишу тетрадки и пью наш с Ванькой чай, и очень спокойная тюрьма, и отдохнул я уже, и отогрелся.