Шарп знал, что видит сон и в реальности все было по-другому, но сейчас это не имело никакого значения.
Когда он достиг поворота, Тереза лежала на мостовой, и рубашка на ее груди была алой от крови. А над ней стоял сержант Хейксвилл.
— Ты не сможешь убить меня! — щерился он в глумливой ухмылке. — Никто не сможет!
Ричард, сцепив зубы, прыгнул к сержанту и ударил его наотмашь тяжелым кавалерийским палашом. Он знал и то, что сталь пройдет сквозь Хейксвилла, вызвав у того приступ безудержного хохота и не причинив никакого вреда. Однако летящий по дуге клинок с чавкающим звуком вошел в тело Обадайи, рассекая ребра и вспарывая живот. От неожиданности Шарп пошатнулся и резко дернул палаш на себя. Веером разлетелись кровавые брызги. На лице Хейксвилла появилось безмерное изумление, и он прохрипел, обеими руками пытаясь свести края раны:
— Ты не сможешь убить меня...
Шарп отступил, тяжело дыша. В ноздри бил тошнотворный смрад выгребной ямы. Из распоротого живота Хейксвилла свисали толстые петли подрагивающих внутренностей. Он шатался, но все еще стоял на ногах.
— Умри! — прорычал Шарп.
Следующий удар палаша пришелся сержанту в шею. Кровь ударила фонтаном, и Обадайя, подломившись в коленях, навзничь упал в пыль. Глаза его остекленели, в перерубленном горле клокотало, а на губах вздувались кровавые пузыри. Но непостижимым образом ему вновь удалось просипеть:
— Ты... не сможешь...
Он замолк, его тело подернулось дымкой и начало исчезать, впитываясь в серые камни.
— Ричард...
Шарп стремительно развернулся. Тереза стояла рядом и глаза ее были полны печали. В нем всколыхнулась безумная надежда: если Обадайя воскрес по воле темных сил, то может...
— Ты жива?!
— Нет, Ричард. Но ты так и не отпустил меня. Вы оба. — она взглянула на то место, где только что был труп сержанта Хейксвилла.
Шарп и сам видел, что надеется зря: губы Терезы посинели, и кровавое пятно на ее рубашке уже подсыхало по краям. Боль потери с новой силой обрушилась на него, и он глухо пробормотал:
— Прости. Я пытался... Возможно, сейчас, когда его больше нет...
— Возможно, — согласилась она. — Прощай...
Ее силуэт таял, она тоже уходила от него — теперь уже насовсем.
— Прощай, Тереза!
… Харпер, напряженно наблюдающий за своим командиром, увидел, что ярость на лице Шарпа уступила место грусти и нежности, и облегченно перевел дух. Ирландец не смог бы этого объяснить, но к нему вдруг пришло ясное понимание, что все закончилось. Он удовлетворено хмыкнул, подумав, что на этот раз нечистый дух сержанта Хейксвилла отправился туда, где ему давно следовало находиться, и больше не потревожит Ричарда. Что до самого майора Шарпа, то по глубочайшему убеждению ирландца, тот одержал одну из самых значимых в череде своих побед, пусть даже о ней вряд ли будет кто-то знать, кроме них двоих.
Конец