Я проследовал мимо пустующих гардеробов, кинотеатра и книжных киосков. Здание строилось в те времена, когда ещё грезили о коммунах, поэтому его создатели позаботились о быте основательно. Люди, которые жили в главном здании МГУ, могли вообще никогда не выходить на улицу. Магазины, парикмахерские, столовые, буфеты, библиотеки, музеи, уже упомянутый кинотеатр и даже бассейн – это малая часть того, что существовало внутри. Это был целый мир или, по меньшей мере, город с населением в несколько тысяч человек. А если вспомнить ещё и легенды о катакомбах внизу, скрывающих гигантскую статую Сталина, и о подземном ходе под Москвой-рекой, то город этот представлялся ничуть не менее значительным, чем Урюпинск или даже Электросталь.
Тем временем я оказался в холле, и меня уже заносило толпой студентов в прибывший лифт. Я дотянулся до кнопки четырнадцатого этажа, и, прижатый к стенке, почувствовал, как кабина плавно тронулась вверх.
- А у меня в детстве «Цирикс» был, - донёсся до меня обрывок чужого разговора. – Грелся, сцуко, как батарея, и цэпэуайди на нём глючило.
- Что глючило? – переспросил другой голос, принадлежащий девушке, притиснутой ко мне сзади.
- Ну, это команда такая... – неуверенно начал парень, но тут двери раскрылись, и я, не дослушав, выбрался наружу.
Фёдор поджидал меня, сидя на подоконнике, увлечённый чтением толстенной потрёпанной книги, которую при моем появлении быстро захлопнул и убрал в портфель.
- Двадцать четыре минуты, - сказал он, и по губам блуждала его всегдашняя неопределённая улыбка, хотя в интонации чувствовался упрёк.
- Извини, - ответил я. – Не рассчитал малость.
- Бывает, - Фёдор спрыгнул с подоконника и аккуратно извлёк из портфеля тетрадь с лекциями. Он всегда всё делал аккуратно, да и выглядел так же – коротко стриженый, подтянутый, в чёрной отглаженной рубашке. Единственное, что казалось немного неуместным - если не знать Фёдора, конечно – это фрагмент электрической принципиальной схемы, содержащий транзистор, конденсатор и катушку индуктивности, который был нарисован ручкой на штанине его светло-голубых джинсов – впрочем, тоже весьма аккуратно.
- Держи, - он протянул мне тетрадь.
- А ты-то как? – спросил я. - Сдал?
- Пять, - ответил Фёдор, изобразив на лице лёгкое недоумение по поводу моего вопроса.
- А вообще он это... Сильно лютует?
- Тургенев-то? Ну как ты можешь так думать? Добрейший человек. Двоек поставил много, это да.
Я вздохнул:
- Правильно я не пошёл. До пересдачи хоть подготовлюсь. Я учебник начинал читать – вообще ничего общего с билетами.
- А что на лекции не ходил? – поинтересовался Фёдор.
- Да как-то не получалось... То неохота, то лень.
- Странно, - Фёдор пожал плечами и почесал колено. – Такие хорошие лекции. Жаль, что закончились. Теория вероятностей – одна из немногих областей математики, которую легко наблюдать в реальности. Чистый мир платоновский идей.
- А геометрия? – спросил я наобум – так, чтобы разговор поддержать, хотя тема меня не особенно увлекала.
- В рамках школьной программы – да, отчасти. Только где ты видел в природе идеальный треугольник? Неевклидовость или многомерность уже хуже согласуется с повседневным опытом, а уж доказательство теоремы Гаусса-Бонне ты наяву и вовсе вряд ли встретишь.
- А субмартингалы валяются на каждом шагу? – вспомнил я умное слово.
- Ты удивишься, - сказал Фёдор, улыбнувшись чуть шире обычного, - но так оно и есть.
- Ладно, - я махнул рукой, решив-таки прервать беседу. – Когда лекции вернуть?
- Да хоть осенью. Ну, удачи тебе. Мне в учебную часть надо – зачётку закрыть.
- Пока.
Мы пожали друг другу руки, и я направился в туалет, поскольку чувствовал позывы в нижней части живота – должно быть, сказывался утренний кефир.
Заняв место в свободной кабинке, я задумался. До экзамена оставалось полтора дня. Вроде не так мало времени, но я по опыту знал, как тяжело переваривать математическую дребедень, напичканную формулами, кванторами и словечками типа «допустим», «легко видеть», «отсюда следует»... Мне было совсем не легко видеть, почему из одной кракозябры следует другая, поэтому многие места я пропускал, говоря про себя как раз «допустим».
Я и сейчас не знаю, как относиться к учёбе. С одной стороны, те сведения, которыми наполняется голова, несомненно, имеют ценность. С другой стороны, то, что могло бы оказаться на их месте, имеет ценность ничуть не меньшую. А с третьей стороны, жизнь даётся для того, чтобы её проживать, и небольшая порция мучений – неизбежная плата за всё, что в ней есть хорошего и интересного. Впрочем, тогда я ничего этого ещё не понимал.