— Черт, — выругался он. — Забыл попросить…
— Держи, — раздался над его ухом голос Свайнхильды, и в следующую секунду ему в руки сунули кусок грубой ткани. O'Лири вцепился в простыню, что было сил, и тут же завернулся в нее с головы до ног.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил он, вылезая из лохани на холодный пол и пытаясь протереть один глаз. Преуспев в этом начинании, он увидел рядом Свайнхильду, снимающую через голову нижнюю полотняную сорочку. — Эй, — пробормотал он. — Ты чего?
— Собираюсь принять ванну, если тебе она больше не нужна,
— услышал он ехидный ответ.
O'Лири быстро отвел глаза. Не из скромности, конечно, скорее наоборот. Вид голой девушки с поднятой ногой, пробующей воду в лохани, был до изумления приятен. Несмотря на спутанные волосы и обгрызанные ногти, у Свайнхильды было тело принцессы… принцессы Адоранны, если уж на то пошло. Лафайет быстро вытерся и улегся в постель, натянув одеяло до подбородка.
Свайнхильда мурлыкала какую-то песенку, весело плеща водой.
— Поторопись, — сказал Лафайет хриплым голосом. — Вдруг сюда зайдет Боров?
— Ему придется подождать, только и всего, — резонно заметила Свайнхильда. — Правда, не помню, чтоб этот дундук хоть раз в жизни мылся ниже подбородка.
— Но ведь он — твой муж!
— Называй, как хочешь. Сам знаешь, как живем. Этот гад сказал, что не хочет записываться, потому что нас обложат налогами, обдерут как липку, да еще под статью подведут. Врет он все. По-моему…
— Ты еще не готова? — взвизгнул O'Лири, зажмурившись и с трудом удерживаясь от искушения подсмотреть.
— Мм-мм… почти. Вот только…
— Прошу тебя, поторопись. Мне надо как следует выспаться, ведь завтра идти пешком целых двадцать миль!
— Где полотенце?
— На спинке-кровати.
Он услышал ровное дыхание, шуршание простыни по обнаженному телу, шлепанье босых ног…
— Подвинься, — прошептал нежный голос. Лафайет подскочил и сел в постели.
— Великий боже, Свайнхильда, ты не можешь здесь спать!
— Это почему я не могу спать в собственной кровати? — возмущенно спросила она. — Может, ты хочешь отправить меня в козлиное стойло?
— Нет… что ты, но…
— Послушай, Лэйф, либо мы делимся поровну, либо катись отсюда, и плевать я хотела на твое серебро.
Теплое тело скользнуло в постель, перегнулось через него, задувая свечу…
— Дело не в этом, — слабым голосом ответил Лафайет. — Дело в том…
— Да?
— Э-э-э. — я не помню, в чем дело. Но твой муж храпит внизу, а из комнаты нет второго выхода.
— Кстати, насчет храпа, — неожиданно сказала Свайнхильда.
— Что-то больно тихо стало на кухне.
От удара дверь распахнулась настежь, с потолка посыпалась штукатурка. При свете высоко поднятой керосиновой лампы Лафайет увидел разъяренное лицо Борова, отнюдь не ставшее менее свирепым от синяка под глазом и шишки размером с утиное яйцо на голове.
— Ага! — заорал он. — Под кровлей моего дома, Иезабель!
— Твоего дома! — проорала в ответ Свайнхильда, не оставаясь в долгу, в то время как Лафайет глубже вжался в стену, надеясь, что о нем забудут. — Папаша мне его завещал, а я тебя подобрала по доброте душевной. Помню, как ты шлялся по улицам в поисках обезьяны, которая утащила твою шарманку. Или тогда ты тоже наврал?
— Как только я увидел эту разодетую образину, сразу понял, что у тебя с ним шашни! — не сдавался Воров, тыкая пальцем размером с сардельку в сторону Лафайета.
Он повесил лампу на крючок у двери, закатал рукава рубашки, обнажая бицепсы толщиной с коровью ляжку, и, вытянув руки вперед, прыгнул на кровать. Лафайет отчаянным усилием оттолкнулся ногой и свалился на пол, запутавшись в одеяле. Соответственно, Боров со всего размаха угодил головой в стену, после чего рухнул как подкошенный.
— Ну и ударчик у тебя, Лэйф, — раздался откуда- то сверху восхищенный голос Свайнхйльды. — Так ему и надо, бульдогу проклятому, получил по заслугам.
Лафайет, окончательно запутавшийся в бескрайних просторах одеяла, боролся до конца и одержал верх, вылезая из-под кровати на глазах изумленной Свайнхйльды.
— Какой ты забавный, — сказала она. — Сначала вырубил Борова одним ударом, а потом зачем-то забрался под кровать.
— Я искал контактные линзы, — сообщил Лафайет. — Но в них отпала надобность, потому что я раздумал составлять завещание. Лучше я переночую в чистом поле. — Он начал лихорадочно одеваться.
— Наверное, ты прав, — вздохнула Свайнхильда, откидывая прядь прекраснейших белокурых волос на голое плечо. — Когда Боров проснется, настроение у него будет не из лучших. — Она надела рубашку и принялась натягивать на себя платье.
— Не беспокойся, я знаю дорогу, — торопливо сказал Лафайет. — Можешь не провожать.
— Провожать? Ты что, шутишь? Как я могу здесь остаться после того, что произошло? Давай-ка уберемся подобру-поздорову, пока Боров не пришел в себя, а то опять придется тебе драться, уж больно он страшен в гневе.
— Э-э-э… может, тебе действительно лучше несколько дней погостить у мамы? А когда Боров остынет, ты объяснишь ему, что он ошибся и напрасно подумал…
— Ошибся? — Свайнхильда изумленно на него посмотрела. — В чем? Ну да ладно, можешь не отвечать. Ты какой-то странный, Лэйф, но кажется, не хотел меня обидеть. Не то, что Боров, горилла проклятая!
Лафайету показалось, что он увидел слезинку, блеснувшую в голубом глазу девушки, но она быстро отвернулась и стала застегивать платье на пуговицы, а затем открыла дверцы стенного шкафа и достала тяжелый плащ.
— Соберу еды в дорогу, и сразу пойдем, — сказала она, выскальзывая из комнаты в темный коридор.
Лафайет покорно пошел следом, прихватив керосиновую лампу. На кухне он стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока Свайнхильда упаковывала в корзину грубый хлеб, связку черных колбасок, яблоки, желтый сыр, а также кухонный нож и бутылку с жидкостью сомнительного пурпурного цвета.
— Ты очень заботлива, — сказал он, принимая корзинку из рук Свайнхильды., — Надеюсь, ты разрешишь мне заплатить, в знак моей глубокой признательности.
— Да брось ты, — отмахнулась Свайнхильда, увидев, что он полез в карман. — Деньги нам пригодятся в пути.
— Нам? — Брови Лафайета изумленно приподнялись. — А где живет твоя мама?
— Что ты заладил одно и то же? Прямо маменькин сыночек какой-то. Моя старуха умерла, когда мне года не исполнилось. Ладно, сматываемся. А то Боров проснется и отправится на розыски.
Она толкнула ногой заднюю дверь, и в комнату ворвался ледяной порыв ветра.
— Н-но… мы не можем путешествовать вместе!
— Это почему? Нам по пути.
— Ты… ты тоже хочешь встретиться с герцогом?
— Плевать я хотела на герцога! Просто хочу побродить по большому городу, увидеть яркие огни, поразвлекаться, в конце концов, пока не стала старухой. Лучшие годы жизни я провела, стирая слоновьи носки, да и те приходилось отнимать с боем. И где благодарность? Только руку чуть не вывихнула, когда врезала ему сковородкой.
— Но… что скажут люди? Пойдут слухи, а Боров никогда не поверит, что я тобой не интересуюсь… то есть, в другом смысле не интересуюсь…
Свайнхильда вздернула подбородок и выпятила нижнюю губку: метод, с помощью которого принцесса Адоранна в свое время разбила тысячи сердец.
— Прошу прощенья, благородный рыцарь. Теперь и мне кажется, что я буду вам только в тягость. Так что идите-ка своей дорогой, а я уж как-нибудь доберусь.
Она резко повернулась и пошла по освещенной луной улице. На сей раз O'Лири не сомневался, что видел в ее глазах слезы.
— Свайнхильда, подожди! — Он кинулся за ней и уцепился за край плаща. — Я имел в виду… я не имел в виду…
— Нужны мне твои утешения, — пробормотала девушка, и Лафайету показалось, что она едва удерживается от рыданий. — Жила я на свете, пока тебя не было, и сейчас не помру.