— Док, далеко еще до Киева?
— Ерунда осталась… Коростень уже давно минули, до Ирпеня рукой подать, а там и Киев, а там и гостиница «Москва».
— По приезду в Киев устроим «экскурсию» по городу! Кутнем!
— Будьем укряинськую с пьерцем пьить? — обреченным тоном спросила Герда. — Длья здёрофия?
— Во-во…
— Тогда ньет! Рашьши ньеобходьим хорьячий дюш, парьикмахерь и прячечная.
— Душ одобряю, я тебе спинку потру, а прачечную — в печку, у меня сика-пуковских денег полно, новые прикиды прикупим, а грязное шмотье в гостинице в стирку отдадим.
— А здьесь мошно купьить мундьир СС?
— Впился тебе этот мундир? Подберем что-нибудь молодежное, шортики там да маечку короткую…
— Почьему корёткую?
— А у тебя дивных контуров потрясающий живот.
— Пряфда? — Герда польщено заулыбалась. — А мой дьифний шифот ти есть мочалькой потьереть?
— И не только мочалкой… и не только дивный живот… Будь спокойна!
— Шальюнишька…
Я взглянул в окно. Вдалеке сияли огни небоскребов вечернего города. Восхитительное зрелище.
— Это уже Киев? — спросил я у доктора.
— Эти огни? Нет, это Ирпень.
Я почти не удивился. В моем мире Ирпень — это городок с населением 40 тысяч человек, а самые высокие здания в этом городишке — угрюмые блочные девятиэтажки…
— Если это Ирпень, то какой тогда Киев?
— Большой, — буркнул док, — очень большой.
Наконец мы достигли огромной сварной конструкции, сияющей неоновыми огнями и стилизованной под цветущие каштаны — символ города Киева. Окраина, на которую мы въехали, меня поразила и удивила до глубины души. Такой окраины в моем Киеве отродясь не было и, если повезет, то и не будет никогда.
— Чайна-таун? — воскликнул я. — Док! В Киеве есть Чайна-таун?
— А где его нет?
— Китяйоси! — Герда скорчила презрительную гримасу. — Шайсэ! Как оньи здьесь окасальись? Разфи японизи и Пу И их больши нье контрёлирофать?
— Пу И? Из династии Цин? — спросил я. — Главарь липового государства Маньчжоу Го? Так его ж красные раздолбали давным-давно вместе со всей Квантунской армией…
— Симпатичный дядя был этот Пу И, — сказал док, — а вот квантунский генерал Ямада — мудак и самурай…
— Ньет! Ямада короший геньераль!
— Плохой, — сказал я, — раз его раздолбали, значит, плохой, был бы хороший, то сам бы всех раздолбал….
Мы проезжали домики и здания, ресторанчики, магазинчики и торговые палатки типично китайской архитектуры: все украшено китайским орнаментом, фонарями, львами и драконами; но больше всего меня поразил трехметровый портрет Мао Цзедуна, вывешенный на фасаде какого-то дома. Зачем Мао? Почему не Джеки Чан? Не нравится мне все это!
— Док, а эти китаезы не пытаются провернуть здесь очередной цзэдуновский «большой скачок» или «культурную революцию»?
— Волосатый! — изумился док. — Это ж китайцы! Они работяги, а не самоубийцы! Какая еще революция? Ребята Пронина им быстро контрреволюцию организуют! По типу — всех переловят, яйца в тиски зажмут, и пускай потом катятся на распухших шарах в свой Пекин… Но это если СМЕРШ, а если за дело возьмется КГБ, то редкий китаец до Пекина добежит…
— Как в народной присказке? — спросил я. — По горе бежит в жопу раненый джигит. Далеко не убежит, глубоко кинжал сидит.
— Точно! — сказал док. — Я дубиною машу, сильно выбился из сил, и поэтому меня динозавер укусил!
Мы минули Чайна-таун и я начал узнавать транспортные развязки, видимо, в наших мирах они схожи. Автострада, по которой мы прибыли, похоже, плавно переходила в окружную дорогу, которую я знал, но край города эта дорога явно не ограничивала. По обе стороны светились огнями величественные здания административного типа, высоченные жилые дома, супермаркеты и прочее. Ничего такого в моем мире нет.
Мы вывернули с автострады на мост и выехали на широкий проспект. Проспект освещался стройными рядами фонарей, а по обе стороны дороги и на разделительной полосе были высажены и буйствовали листвой каштаны. Какая красота… Этот проспект я узнал. Прямо картинка из моего детства. Тогда этот проспект хоть и назывался в честь позорного Брест-Литовского мира, но был прекрасен. В 1980 году его переименовали в проспект Победы, и его постигла катастрофа по имени Олимпийские игры в Москве. Каштаны вырубили, выкорчевали и залили асфальтом. Все из-за того, что по проспекту должен был пробежаться какой-то длинноногий хмырь в трусах с олимпийским факелом в руках. Хмырь пробежал и убег дальше, в Москву, завоевывать для советской родины спортивные награды. Зачем родине нужны олимпийские награды я хоть и смутно, но представляю, а вот на черта ради побрякушек-медалек вырубили красивейший проспект — не постигаю…