Но я пошел к хирургу.
Хирург — сурового вида мужик с орденской планкой на пиджаке, под халатом, заставил раздеться до пояса. Его мозолистые пальцы профессионально прощупали рёбра, ключицы, проверили суставы.
— С позвоночником порядок, — пробурчал он, — а вот мышечный корсет — слабоват. Если в аэроклуб собрался, тогда тренируйся лучше, — выдал он, но, несмотря на строгий тон, справку подписал.
Переходя из кабинета в кабинет, я отмечал детали, которые казались мне необычными после будущего: деревянные ящики-картотеки с бумажными карточками, чернильные печати, которые врачи смачно прижимали к документам, стеклянные шприцы в металлических лотках.
Конечно, это было ещё не всё. Я продолжил обход врачей. Невропатолог — молодая женщина с усталыми глазами — обнаружила у меня небольшой сколиоз.
— Тебе бы плаванием заняться, — посоветовала она, всё же ставя заветную печать.
Особенно запомнился окулист — весёлый мужик с толстыми линзами в очках. Когда я с трудом разбирал буквы на нижней строке таблицы, он неожиданно надел мне на нос странную металлическую оправу с меняющимися линзами.
— Так… А теперь? — спрашивал он, поворачивая колёсико. Когда буквы вдруг стали чёткими, я не сдержал радостного возгласа. Оказалось, у меня спазм аккомодации от переутомления. Не берег себя Серега. Ну ничего, я за него… то есть, за себя возьмусь.
— Капай эти капли на ночь и делай гимнастику для глаз, — напутствовал врач, выписывая справку.
ЛОР, сухонький старичок, то тыкал в мои уши холодными металлическими инструментами, то шептал фразы с другого конца кабинета.
— Носовая перегородка чуть искривлена, но дышишь нормально. Для лётчиков сойдёт, — заключил он, ставя последнюю печать перед психиатром.
— Ничего не искривлена, — возразил я. — Уж я-то знаю…
— Откуда?
Я отшутился. Я точно знал, что нос у моего предшественника в порядке. Врачам-то что, лишь бы болячку найти.
Психиатрическое освидетельствование оказалось самым необычным. Молодой врач с пронзительным взглядом задавал странные вопросы, например: «А если скажут, что не возьмут? Что сделаешь?», «Часто ли тебе снятся кошмары?». Когда он спросил, зачем мне в небо, я задумался — не мог же я признаться, что в прошлой жизни был космонавтом? Хоть и очень хотелось.
— Мечтаю, как Гагарин, — ответил я с улыбкой и после получаса допроса получил заветное «годен».
Заключительный визит был — к терапевту. Пожилая женщина внимательно изучила все записи и покачала головой:
— Вроде, всё в порядке, но… Ты точно готов? В аэроклубе нагрузки серьёзные.
Убедив её в своей решимости, я, наконец, получил на руки бланк справки формы 286. Перьевая ручка скрипела по плотной бумаге, когда она выводила: «Годен к лётному обучению».
Выйдя из поликлиники, я подставил лицо солнцу. Где-то в небе с характерным гулом пролетал АН-2 — «кукурузник». Я проводил его взглядом, чувствуя, как сердце забилось чаще. В кармане лежала справка. Теперь оставалось получить характеристику и написать автобиографию.
«Скоро и я буду там», — пообещал я себе, зашагав к школе, где предстояло уговорить классного руководителя написать нужную и правильную характеристику. По дороге я невольно улыбался — несмотря на все сложности. Эта «ретро-медицина» оказалась куда человечнее, чем стерильные клиники будущего.
Когда пришел в школу классная руководительница Анна Петровна удивлённо подняла брови, когда я попросил характеристику для поступления в аэроклуб.
— Сергей Громов, средний балл 3.8, по физике — тройка… — она перебирала страницы журнала, — И вдруг в лётное училище? Ты уверен?
— Я готов подтянуть физику. И математику. И всё что угодно, — твёрдо ответил я.
Она посмотрела на меня внимательно, будто впервые видела, затем медленно улыбнулась:
— Ну что ж… Если решил — значит, будет по-твоему.
Перо её скрипело по бумаге, выводя аккуратные строки. Анна Петровна лишь только ещё раз вскинула на меня серьёзный оценивающий взгляд, а потом уж не отрываясь писала: «Дисциплинирован, целеустремлён, обладает сильным характером.»
Я едва сдержал улыбку. Вчерашний Серёжа вряд ли заслужил бы такие слова.
Выскочив из школы с заветной характеристикой в руках, я быстро зашагал по знакомым улицам. Летнее солнце пекло немилосердно, и я пожалел, что не взял кепку. На остановке толпился народ. Когда подошёл старенький жёлтый вагон трамвая № 7, все ринулись внутрь, толкаясь локтями. Я втиснулся в проход, ухватившись за потёртый ремень-держатель. Трамвай со скрипом тронулся, громыхая на стыках рельсов. Через открытые окна врывался горячий ветер, смешанный с запахом раскалённого асфальта.