Сквозь полутьму пробился резкий свет, и я, наконец, разлепил глаза. И тут же зажмурился, поднял дрожащую руку, заслоняясь от солнца. Небо тут голубое, прекрасное. Совсем не то, что бездонная чернота в космосе.
— Очнулся! — надо мной склонилось мужское лицо с щетиной и глубокими морщинами. В нос тут же ударил резкий запах махорки и пота. На голове у незнакомца потрепанная кепка-семиклинка.
— Ну как, хлопец, очухался? — голос такой хриплый, обеспокоенный.
Я попытался сесть, но голова тут же начала раскалываться, а обстановка, которую я и так еще не слишком-то разглядел, поплыла перед глазами. Машинально потрогал затылок, где пульсировал сгусток боли, но пальцы нащупали что-то влажное, липкое. Отдёрнул руку, поднёс к глазам ладонь и увидел, что та в крови.
В голове роится куча мыслей. Где я? Почему лежу на земле? Почему в крови? Что со станцией и командой? И почему здесь запахи города, от которых я за последние месяцы отвык там…
Мои размышления прервал звонкий женский голосок:
— Не двигайся, парень, скорая уже едет!
Парень… последний раз так меня называли лет двадцать назад. И то с натяжкой.
Повернул голову на звук — сквозь толпу протискивалась девушка.
— Я бинт принесла. Всё, что нашла.
Щурюсь, чтобы разглядеть её. Темные волосы, собранные в хвост, хрупкая фигурка, платье в мелкий цветочек. Простенькое, ситцевое, больше похожее на домашнее.
— Машка? — хрипло выдыхаю я с затаенной надеждой.
Она присела на корточки рядом со мной, наморщила лоб и недоумённо спросила:
— Что? Нет, я Оля.
Я несколько раз моргнул, протёр глаза. Зрение прояснилось. Нет, не Маша. Совсем другая. Мне помогли встать. И я всё-таки оглянулся — значит, я посреди города. Странного города.
Медленно обвел взглядом окружающих. Люди — вроде бы обычные, но что-то в них резало глаз. Пришлось ещё немного подумать, прежде чем я понял, что не так.
Мужчины — в мешковатых пиджаках из неприметной ткани серых и коричневых тонов, в широких брюках почти без стрелок. Ни джинсов, ни привычных футболок.
Женщины — в неброских платьях до середины икры, некоторые — с платками на голове, словно вышли из фильма про послевоенное время. У одной в руке самая настоящая авоська со свежим хлебом. Они выглядели… как будто сошли с пожелтевших фотографий. Будто из тех сложных, но славных лет, о которых я сам только рассказы слышал. Нихрена не понимаю…
— Ну ты даёшь! Знатно шлёпнулся. Совсем молодёжь разучилась по деревьям лазать, — послышался новый мужской голос.
Я повернул голову и увидел хмурое лицо мужичка в засаленной хэбэшной спецовке с мазутными пятнами на груди и рукавах. Пригляделся и прочитал надпись на нашивке: «Транспортный цех № 3». В руках он держал какую-то тряпку, пропахшую соляркой. Я поймал себя на том, что запахи чувствую, как охотничий пес. Вот это да! Будто и не болел ковидом никогда.
Перевёл взгляд за его спину. А вот и дерево, с которого, как тут говорят, я грохнулся. Сбоку копошился паренек возле допотопного «Москвича-400» — рукава закатаны, сам перемазался, чинил прямо на улице.
«Вот откуда этот запах, » — пронеслось в моей голове.
Поблизости от меня на земле валялась разбитая бутылка кефира, из авоськи сочилась белая лужица. Рядом лежала булка хлеба, чуть намокла, но не критично. Я почему-то почувствовал облегчение: хлебушек цел. Нельзя хлеб выбрасывать, так учили нас бабушки. Так считали в СССР.
Вдруг я ощутил, как в районе груди что-то пошевелилось, а затем раздалось жалобное: «Мяу». Опустил взгляд и только сейчас понял, что левой рукой крепко прижимаю рубаху. А за пазухой… Серая усатая морда протиснулась между пуговицами и снова пискнула.
— Тишка! Тишенька! — сквозь толпу прорвалась девочка лет пяти-шести, в синем сарафане и сандаликах на босу ногу. Лицо заплаканное, чумазое, а маленькие кулачки то и дело терли глаза, размазывая грязь по лицу ещё сильнее.
Она остановилась рядом со мной и протянула ручонки. Я вернул ей котёнка. Она прижала его к себе и принялась гладить.
— Спасибо, дядя! Вы его спасли! — проговорила кроха, оторвавшись от серого комочка.
— Пожалуйста, — заторможено отозвался я, соображая, что не так у меня с голосом.
Это что получается? В этом сне я грохнулся с дерева. Полез за котенком? Похоже на то… Хм… Сюрреалистичность всего происходящего никак не желала укладываться в голове. Будем пока считать, что это сон. Второй вариант — что я сбрендил, меня категорически не устраивал. Хотя ни один сумасшедший не считает себя таковым. Но медкомиссию ведь регулярно проходил, анализы, обследования плановые перед полётом, там ни один диагноз не проскочит — успокаивал я себя.