Развернулся и пошёл работать. За спиной слышал, как один из его приятелей прошептал:
— Ух… ё… могло же прибить…
Мужики молча расступились, пропуская меня. Бородач кивнул:
— Молодец, парень. По-мужски.
Дядя Боря, схватил меня за руку:
— Ты чего, ошалел? Он же тебя…
— Он теперь мне ничего не сделает, — тихо ответил я.
Витька вдруг громко кашлянул и снова затянул песню, но на этот раз никто не подхватил. Работа продолжалась.
Вагон мы разгрузили уже затемно. Руки дрожали от усталости, спина ныла так, будто по ней проехал грузовик.
— Ну что, пошли к Санычу, — дядя Боря вытер потное лицо грязным рукавом.
Бригадир (или кто он там по должности) сидел в той же конторе, только теперь перед ним стояла не кружка чая, а бутылка водки и стакан. Он мрачно отсчитал нам деньги, причём мне — без задержки, что было неожиданно лично для меня.
— Ты, пацан, неплох, — буркнул он, протягивая купюры. — Завтра приходи, если спина не отвалится.
Фонари на станции горели тускло, освещая пути и спящие вагоны. Мы молча шли вдоль путей, переходя в район с жилыми домами.
— Ну как, космонавт, — дядя Боря хрипло рассмеялся, — нравится тебе настоящая работа?
Я перебирал в кармане деньги, думая о том, что теперь смогу купить не только курятину. Для первого раза нормально заработал, сам не ожидал.
— Работа как работа, — пожал я плечами. — Тяжело, но честно.
Дядя Боря неожиданно задумался, его обычно вечно насмешливый взгляд стал каким-то потухшим.
— Да… честно, — пробормотал он. — Только вот не всегда этот честный труд в радость…
Он замолчал, но в этой паузе было что-то такое, что заставило меня насторожиться.
— Ты чего это, дядя Боря? — осторожно спросил я. — Что за настроения?
Он махнул рукой, будто отгоняя мысли или назойливую муху.
— Да так… было дело. Когда-то и я не хуже тебя мечтал. Даже в аэроклуб поступал, представляешь?
Я остановился как вкопанный.
— Серьёзно?
— Ага, — он усмехнулся, но в глазах не было веселья. — Только не сложилось. То ли здоровье подвело, то ли… — он запнулся, — в общем, не судьба.
Я вдруг понял, почему он так странно смотрел на меня, когда я заговорил про аэроклуб. Я могу сделать то, чего он не смог, о чем он всё мечтал.
— А сейчас? — спросил я. — Почему не пробуешь снова? Нет, не в летчики, конечно. А устроиться на нормальную работу, чтобы пуп не рвать за шабашку.
Он резко обернулся, и в его взгляде мелькнуло что-то болезненное.
— Поздно, парень. Жизнь — не кино. Не у всех получается взлететь.
Мы снова зашагали, но теперь молчание между нами стало тягостным.
— Знаешь, дядя Боря, — наконец, сказал я, — мне один умный человек говорил: если не можешь лететь — беги. Не можешь бежать — иди. Не можешь идти — ползи. Но никогда не останавливайся.
Он замедлил шаг, удивлённо посмотрел на меня.
— Ого… — сглотнул он. — Гляди ты… Заделался молчуном, а как раскроешь рот — всё по делу.
Он хмыкнул, но в этот раз уже без привычной ехидцы. Дальше мы снова шли молча, но молчание это было уже каким-то общим. Между нами будто ниточка протянулась, и она крепла.
На пустой кухне пахло жареной картошкой и луком. Мать снова приготовила эту простую, но сытную еду.
Я не хотел её будить, но звякнула сковорода, и она вышла в халате, накинутом на ночнушку.
— Ну и вид… — она покачала головой, ставя передо мной стакан молока. — Прямо как шахтёр после смены.
Я молча протянул ей девять рублей — три хрустящих трёшки. Еще шесть рублей я оставил себе на особое питание.
— Это… на расходы, на продукты, — пробубнил я с набитым ртом, накалывая вилкой картошку. — Потом еще принесу, на днях…
Мать замерла, потом медленно опустилась на стул.
— Ты… вчера ещё болтал про аэроклуб, а сегодня уже в грузчики… подался? — в её голосе дрогнуло что-то, но она быстро взяла себя в руки.
— Подработка, — я сгрёб в рот горячую картошку, чувствуя, как усталость понемногу отступает. — Надо же как-то помогать.
Она вдруг резко встала, хлопнула по столу ладонью:
— Да я тебя одна вырастила! Не для того, чтобы ты вагоны разгружал…
— Мам, — я прервал её, глядя прямо в глаза. — Я всё равно полечу. Но хочу делать это не с пустым желудком и не с пустыми карманами. Спасибо. что вырастила — вот я и вырос.
Тишина. На плите булькнул кипящий чайник. Мать медленно выдохнула.
— Завтра куплю тебе курицу, что ты там говорил? Грудку с нее надо срезать? Ох, начитался журналов всяких… — она повернулась к плите, но я успел заметить, как дрогнули её губы. — Только смотри… не закопайся там совсем. Отец твой тоже, в свое время…