Я пока что не стал спрашивать про отца, чтобы не вызывать подозрений. Может, я должен знать про то, о чём она говорит? Почему-то я его совсем не помнил. И память Сереги мне сейчас ничего не подсказывала.
После ужина я лёг в кровать, чувствуя, как каждая мышца ноет от усталости. Но мысли были не о боли. Они крутились, будто спутник, вокруг завтрашнего собеседования.
Утро заявило о себе тупой, накрывшей как тяжелое одеяло болью во всех мышцах. Я открыл глаза — и первое, что почувствовал, будто по мне проехал тот самый вагон с мукой. Каждое движение давалось с трудом, но когда я увидел на стуле аккуратно сложенные вещи для похода в аэроклуб, всё остальное отступило на второй план.
Скрипнув пружинами кровати, я поднялся, доковылял до тумбочки и щелчком включил радио. Из динамика полилась бодрая утренняя передача:
«Товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику! Приготовьтесь к первому упражнению…»
— Чёрт возьми, — скрипя зубами, я начал делать упражнения, чувствуя, как отзываются протестом мышцы спины и рук. Но через пару минут тело начало постепенно разрабатываться, а в голове прояснилось.
Холодная вода из-под крана обожгла лицо, смывая остатки сна. Из зеркала смотрел на меня парень с тёмными кругами под глазами, но с твёрдым взглядом.
— Сегодня твой день, — пробормотал я своему отражению.
Завтрак был лёгким — два яйца всмятку и стакан чая с куском чёрного хлеба и маслом. Мать уже ушла на работу.
Ну а я направился на стадион. Гудящие мышцы — не повод пропускать тренировку. Стадион дыхнул на меня прохладным утренним воздухом. Бежалось тяжело. Ноги были словно налиты свинцом после вчерашнего. Но я знал: это только первые круги самые трудные. К третьему дыхание выровнялось, а к пятому я уже сносно бежал, чувствуя, как усталость уступает место привычке.
— Так, хватит на сегодня. Тренька должна быть не в ущерб здоровью.
После вчерашнего сегодня больше подходил облегченный ее вариант — кровь разогнать.
Дома я принял по-быстрому душ, тщательно побрился «Невой», пару раз порезав нежную кожу. Надел приготовленные с вечера вещи. В последний раз поправил воротник перед зеркалом и вышел.
В коридорах аэроклуба сновали курсанты, кто-то нёс какие-то бумаги, кто-то спорил о чём-то. Я прошёл мимо кабинета той самой Шапокляк. Дверь была приоткрыта, но я даже не стал заглядывать внутрь.
Прошёл по коридору, считая кабинеты: «…тринадцать, четырнадцать… вот и пятнадцатый.» Я остановился перед дверью, глубоко вдохнул и постучал.
— Войдите! — раздался из-за двери знакомый голос.
Кабинет оказался небольшим, но просторным. У окна стоял массивный стол, заваленный бумагами, на стене висела карта воздушных трасс и портрет Гагарина. И за этим столом…
Я замер.
Передо мной сидел вчерашний майор, тот самый, которого я спас от пчелы. Только теперь на нём была не потрёпанная форма, а подогнанный китель с новенькими погонами майора.
Он поднял глаза от бумаг, и в уголках его глаз собрались смешинки.
— Здравствуй, Сергей, — он усмехнулся, видя моё замешательство. — Проходи, собеседоваться будем. Как и договаривались.
Я не мог оторвать взгляд от его лица.
— Так вы… вы же…
— Председатель приёмной комиссии? — он закончил за меня. — Да. Павел Алексеевич Крутов. Тот самый, чью жизнь ты вчера спас.
Он откинулся на спинку кресла, изучая мою реакцию.
— Ну что, космонавт, — его глаза блеснули, — давай посмотрим, на что ты действительно способен.
На столе перед ним лежала моя папка с документами. И я понял — сейчас начнётся самое важное собеседование в моей новой жизни.
Глава 7
— Сейчас подойдут остальные члены приёмной комиссии, — спокойно сообщил майор и жестом указал на стул. — Присаживайтесь.
Павел Алексеевич снял трубку с зелёного телефона с диском и набрал номер — крутил медленно, с характерной точностью.
— Это Крутов. Римма Аркадьевна, мы готовы. Зайдите, пожалуйста. И захватите Брошкина. Да-да, внеплановое собеседование. Да, я вас предупреждал.
Последняя фраза прозвучала с легкой досадой. Видимо, на том конце провода Римма Аркадьевна уже успела выразить недовольство, потому что голос майора стал резче.
Пока он разговаривал, я осмотрелся. На стене висел портрет Юрия Гагарина, рядом доживает Никита Сергеевич Хрущёв. Чуть поодаль — плакат с лозунгом: «На лётном деле зиждется престиж державы!» Всё выглядит строго, официально, в духе эпохи.
Через минуту дверь открылась без стука, почти с грохотом, это влетела Злотникова. Та самая Шапокляк, секретарь приемной комиссии. Всё такая же собранная, колючая и вечно недовольная. При виде меня она мгновенно изменилась в лице: поморщилась, шумно выдохнула и обратилась к майору с нарочитым раздражением: