Катя поджала губы, но ответила твёрдо:
— Спасибо, но я сегодня занята. Готовлюсь к завтрашним занятиям.
Виктор нахмурился:
— Да ладно тебе, зубрить! Я всё тебе объясню. Мой отец…
Я проговорил, прерывая его:
— Товарищ Семёнов, вы же слышали ответ. Или вам повторить на языке, который вы понимаете?
Он резко повернулся ко мне:
— Ты чего, Громов? Я не с тобой разговариваю!
— Но я разговариваю с вами, — мой голос звучал спокойно, но мажорчик непроизвольно сделал шаг назад. — Ты в курсе, что, если девушка сказала «нет», это значит — «нет»?
Виктор сузил глаза:
— Ты мне указы раздаёшь, выскочка? Мой отец…
— Твой отец, — я сделал шаг вперёд, — скорее всего, не знает, как ты используешь его положение. И мне кажется, ему не понравится, если он узнает об этом.
Рядом кто-то сдержанно засмеялся. Виктор огляделся — даже его друзья из второй группы смотрели сейчас в потолок или на окна. Куда угодно, только не на нас.
— Мы ещё поговорим, — пробормотал он, пряча свои билеты.
— Обязательно, — кивнул я.
Когда Виктор ушёл, Катя тихо сказала:
— Спасибо. Достал уже, сил нет.
Я вышел из здания аэроклуба после этого насыщенного дня и глубоко вдохнул прохладный октябрьский воздух. Улицы уже погружались в вечерние сумерки.
Я шёл не спеша, мысленно прокручивая события дня: первую лекцию Лисина, знакомство с группой, стычку в столовой… Всё это было ново, непривычно, но чертовски интересно.
Настроение слегка подпортил только эпизод с Виктором. Этот мажорчик явно не собирался отступать, и я понимал — рано или поздно конфликт разгорится снова. Семёнов вряд ли остановится на одних словах и подначках. Я понимал это и был готов.
Свернул в родной двор, где уже зажглись окна в квартирах, и вдруг остановился. У подъезда, на старой деревянной скамейке, сидел дядя Боря. В руках он держал две бутылки «Боржоми» и завёрнутый в газету беляш.
Увидев меня, он улыбнулся и хрипло проговорил:
— Ну что, космонавт, расскажешь, как первый день прошёл? — он протянул мне бутылку с водой, в которой хитро поблёскивали в свете фонаря пузырьки.
Я улыбнулся и присел рядом.
— Первый день прошёл замечательно, дядя Боря, — начал я, откидываясь на спинку скамейки, глядя в небо, где уже появились первые звёзды.
Глава 15
Я ковырял ложкой в тарелке с перловкой, разглядывая жирные круги на поверхности. За всё время с первого дня я уже успел привыкнуть к двум неизменным блюдам: гречка с тушёнкой по чётным дням, перловка с кусочками мяса — по нечётным.
Рядом Володя с аппетитом уплетал свою пайку, периодически запивая компотом.
— Ну что, команда, первая неделя пролетела, а? — хмыкнул он, вытирая рот рукавом. — Как будто вчера только пришёл, а уже и крылья отращиваю.
Я улыбнулся и откинулся на спинку стула. В голове сами собой всплывали моменты этих семи дней. И один из них был связан как раз с Володей, который быстро проявил себя главным хохмачом нашей группы.
В то утро полковник Лисин стоял у доски, скрестив руки. Его взгляд сурово скользил по нашим лицам, будто сканируя.
— Товарищи курсанты, сегодня проверим, кто из вас действительно чует аэродинамику, а кто просто дышит в этом направлении.
Он взял мел и споро нарисовал на доске кривую, в которой я без труда узнал профиль крыла.
— Это — основа, — сказал Лисин, тыча в кривую указательным пальцем. — Без него самолёт просто груда металла. Итак, первое задание.
Он взял стопку листов бумаги и зашагал вдоль рядов, раздавая по одному листу нам.
— Закройте глаза и нарисуйте профиль крыла. Без подглядываний.
Володя тут же зажмурился и с энтузиазмом начал водить карандашом по бумаге. Вскоре Лисин начал собирать работы.
— Авдеев! — рявкнул он, глядя на листок Володи. — Это что?
— Профиль крыла, товарищ полковник! — бодро отрапортовал Володя.
— Это, товарищ курсант, похоже на то, что остаётся от картошки после того, как её съест корова!
В классе раздался смех. Даже обычно невозмутимая Катя фыркнула в ладонь.
— Зато устойчивый! — не сдавался Володя. — Если самолёт такой сделать, он вообще никуда не свалится!
— В землю врежется — да, — сухо заметил Лисин. — На внеочередное мытьё кабинетов после занятий!
Володя тяжело вздохнул, кто-то сзади сдавленно хихикнул.
— Вы думаете, это смешно? — его голос стал почти шепотом. — Представьте: ночь, кабина трясётся как в лихорадке, приборы отказали, а вам нужно чувствовать машину. Не видеть, а именно чувствовать.