— Какие именно доказательства ты можешь предоставить, Громов? — спросил майор, делая ударение на каждом слове. Его голос звучал скептически, но без прежней жесткости.
Я оставался в стойке «смирно», чувствуя, как капли пота медленно стекают по спине под гимнастеркой.
Остаться за пределами аэроклуба я просто не мог.
— Во-первых, товарищ майор, в районе переулка должны быть свидетели. Я видел, как из окна пятиэтажки за нами наблюдали. Во-вторых, в переулке напротив дома установлен уличный фонарь. В субботу вечером он работал. Свидетелем мог стать вахтер соседнего общежития — пожилой мужчина, который обычно курит у окна в это время.
Капитан едва заметно переглянулся с Крутовым. Майор постучал пальцем по столу:
— Фамилия?
— Не знаю, товарищ майор. Но он носит очки в железной оправе и… — я на секунду замолчал, вспоминая детали, — … на правой руке у него отсутствует мизинец.
Крутов кивнул, делая пометку в блокноте. Капитан неожиданно вступил в разговор:
— А сами пострадавшие? Ты знаешь, кто они?
Я отрицательно мотнул головой и посмотрел на капитана:
— Никак нет. Я видел их впервые. Всё выглядело, как обычная провокация конфликта. Но странно, что они меня знали, раз написали заявление на конкретного человека. Не так ли?
В кабинете повисло напряженное молчание. Крутов переглянулся с капитаном, затем тяжело вздохнул.
— Хорошо. У тебя есть время до завтрашнего утра. И помни… — Он приподнялся, опираясь на стол. — Если ты не предоставишь убедительных доказательств, вопрос о твоем отчислении будет решен без лишних разговоров. Если ты под следствием, то мы не сможем тебя оставить. Сам понимаешь, какой удар по репутации клуба.
— Так точно, — отчеканил я.
— Свободен, — кивнул Крутов, и я прочитал в его глазах нечто большее, чем просто приказ начальника. Была там и тень чего-то личного, чего я пока не мог понять.
В коридоре я остановился, переводя дыхание. Теперь у меня было меньше суток, чтобы найти доказательства и разобраться, кто же на самом деле стоит за этой провокацией. Возможно меня хотели избить, но, когда не вышло, стали действовать грязным методом. Кто за этим стоит — мысли у меня, конечно же, имелись, но нужно было проверить. И начать расспросы я решил с моего знакомого, который как раз крутился среди шпаны и имел там некоторый «вес».
Я вышел из здания аэроклуба, засунув руки в карманы, и задумался. Где искать Ваньку-Борща (именно это прозвище он мне как-то назвал на шабашке и сказал, мол, если понадобится его найти, то так и спроси любого из «наших»)? Этот здоровяк с лицом боксёра не так давно терроризировал дядю Борю со своими приятелями, но потом куда-то запропастился. В последний раз, когда я его видел, он, вроде, встал на путь исправления. Но связи-то у него в подворотнях у него остались! Если кто и знал этих троих — так это он.
По пути я зашёл в киоск «Союзпечать». Купил пачку «Казбека». Не для себя, а как твёрдую валюту за информацию. Эти папиросы были дороже «Беломора», а значит, являлись более весомым аргументом в разговоре с уличными пацанами.
Трамвай подъехал, когда я только подходил к остановке. Я запрыгнул внутрь и прижался к поручню, наблюдая, как мелькают за окном хрущёвки с блеклыми шторами. В голове прокручивал план: найти Ваньку, выяснить про тех троих, но главное — успеть до утра.
Трамвай довёз меня до моего района, я вышел на остановке и отправился туда, где обычно собиралась местная шпана. Как и ожидалось, на скамейке у подъезда сидела молодежь: пятеро парней лет по шестнадцать-семнадцать. Один, с татуировкой «Слава КПСС» на кисти, орал что-то про футбольный матч «Спартака». Двое других перебрасывались картами, явно играя в «пьяницу». Я замедлил шаг, оценивая иерархию: самый крупный, с квадратной челюстью, видимо, был главным, потому что он сидел посередине, развалившись, а остальные почтительно косились на него.
— Чё, пацаны, — начал я, специально опуская окончания, как они, — не подскажете, где Ванька-Борщ шарит?
Я стоял, слегка ссутулившись, руки в кармане — поза не агрессивная, но и не робкая.
Тип с квадратной челюстью медленно поднял на меня глаза:
— А тебе на кой?
Голос у него был хриплый, с налётом показного безразличия, но я заметил, как его пальцы сжались — признак настороженности.
— Дело есть. По серьёзке.
Я сделал паузу, давая понять, что не собираюсь объяснять подробности каждому. В их мире лишние вопросы не приветствовались. Это я помнил по бурным девяностым из моей прошлой жизни.