Я допил свой чай и встал.
— Пойду в комнату. Завтра рано вставать.
Отец кивнул.
— Спокойной ночи, сын.
— Спокойной, — сказал я, не оборачиваясь.
Мать что-то пробормотала мне вслед, но я уже выходил в коридор. За закрытой дверью своей комнаты я сел на кровать и задумался, прислушиваясь к приглушённым голосам, доносившимся с кухни. Мать что-то рассказывала увлечённо, отец отвечал глухо, отрывисто.
«Так кто же ты, отец?» — задал я мысленный вопрос и сам же попытался на него ответить, прикрыв глаза и анализируя детали.
Начал я с внешности. Крепкое телосложение, но с налётом запущенности. Не бич, но и не ухоженный. Руки рабочие — мозоли есть, но не грубые, как у шахтёра или тракториста. Скорее, как у того, кто привык держать инструмент. Возможно, механик? Токарь?
Но осанка… Нет, это не просто рабочий. Слишком прямая спина, даже сейчас. Как у военного.
И поведение у него сдержанное, без лишних слов. Говорит чётко, но мастерски уходит от ответов. Взгляд оценивающий, привыкший подмечать детали.
И самое главное — как он смотрел на меня. Не как отец на сына, как… проверяющий. Я всё никак не мог уловить, что это за ощущение, а теперь понял. Так что же он — раскусил меня? Вряд ли…
Я лёг на кровать и уставился в потолок. Мать говорила, что он простой советский человек. Уехал в командировку или что-то вроде того. Но тогда почему за мной следили? Перед его появлением… И все эти взгляды и оговорки в аэроклубе при упоминании моей фамилии… Что-то здесь не чисто.
И какие у нас возможны варианты?
Первый, самый очевидный, что приходит на ум — военный. Может, лётчик? Но тогда почему такой… потрёпанный? Почему открыто не сказал? Уверен, что и мать до конца не знает об его этих «делах».
Второй вариант — учёный. Из тех, кто работает над чем-то секретным. Но тогда где его лаборатория, его коллеги? Какие-то наработки должны были остаться дома. Или хотя бы книги специализированные. В общем, тоже сомнительно. Если бы он работал в каком-то секретном НИИ, его бы не отпустили просто так. Да и вид у него не «кабинетного» типа — слишком грубые руки, слишком жилистое тело.
Третий вариант — заключённый. Вот это было бы логично. Одутловатость, щетина, потрёпанная одежда… Но опять же — осанка и взгляд совершенно не зековские. Наколок я не приметил. Я таких людей видел в прошлой жизни много, и они совсем иначе смотрят. В его поведении не было той показной бравады, что свойственна «блатным». Да и мать вряд ли бы покрывала преступника — она слишком правильная для этого.
Последний вариант — разведчик.
Вот это уже интересно. Если он работал за границей, а потом что-то пошло не так… Это объясняет и исчезновение, и интерес органов, и его нынешний вид. Человек, выброшенный из системы, например.
Но самое странное — его поведение. Он не оправдывался. Не лез с объятиями. Не пытался играть в «любящего отца». Он просто… явился и был тут.
А ещё… его реакция на мой рассказ о разбирательстве. Он отреагировал так, будто знал. Не просто предположил — он понимал, о чём я говорю.
Я закрыл глаза. М-да… задачка…
Завтра. Завтра я начну копать. А пока… пока нужно подумать о том, как бы ускорить своё обучение в аэроклубе, чтобы не тянуть лямку простого курсанта несколько лет. Что-то для этого нужно подготовить уже сейчас. Я открыл глаза и повернулся на бок, глядя на полосу лунного света, пробивавшегося через щель в шторах. Мысли об отце временно отошли на второй план — сейчас важнее было систематизировать знания, которые у меня уже есть.
В моей прошлой жизни с ускоренной программой ассоциировалось слово «экстерн», но здесь, в 1964-м, всё было иначе. Аэроклубы ДОСААФ готовили лётчиков по чёткому графику: теория, практика, экзамены. Но варианты сократить срок обучения всё же существовали.
В библиотеке я наткнулся на заметку в старом номере «Красной звезды» с описанием реального случая. В 1958 году курсант из Саратовского аэроклуба сдал экзамены досрочно. Парень оказался очень способным: теорию знал назубок, а налетал больше нормы за счёт дополнительных занятий.
И Николай Петрович в одном из своих рассказов в библиотеке как-то обмолвился, что если курсант летает, как будто родился в кабине, комиссия может пойти навстречу и провести обучение, так сказать в индивидуальном порядке. Но одного умения мало. Нужно, чтобы начальство поверило в твою готовность. Вряд ли в местном аэроклубе хоть кто-то пытался на такое пойти.
Ну и наконец, опыт моей прошлой жизни. Я прекрасно помнил, что в военной авиации СССР ценили инициативу, но только подкреплённую результатами. Пустые просьбы не работали — нужны были факты.