После теории были занятия на тренажёрах. По несколько часов подряд я проводил за рулём неподвижного Яка. Руки постепенно привыкли к повторяемым движениям и сейчас уже действовали будто бы сами по себе. Но этого пока было недостаточно, потому что стоящий рядом Смирнов из раза в раз щёлкал секундомером и недовольно ворчал:
— Медленно! На реальной полосе ты бы уже знак снёс!
Я лишь хмурился и делал снова. До тех пор, пока упражнение не стало получаться практически идеально. Но тренажеры не стали для меня серьезным препятствием, лишь только монотонность в работе с ними немного надоедала. Но без этого никуда.
Все-таки основные испытания ждали меня не на «муляжах», а в воздухе. Пока погода ещё шептала, и я нарабатывал часы так необходимые часы полёта. В основном это были простые элементы пилотирования: отработка взлёта/посадки, прямолинейный полёт, простые виражи (крен до 30°).
Но случалось выполнять и более сложные. Особенно был интересен полёт на допотопном самолете с имитацией отказа двигателя. Тогда Смирнов внезапно скомандовал: «Отказ двигателя!» и резко убрал газ. В ушах сразу зазвенело, но сердце не дрогнуло. Знаем, проходили когда-то. Хотя попотеть пришлось, ведь четыреста метров высоты на Як-18 — не шутки всё же, и без тяги мы камнем шли вниз, теряя по четыре-пять метров каждую секунду.
Однако сознание работало четко. Левой рукой перевёл РУД на малый газ, одновременно оценивая обстановку: скорость 140, но стрелка неумолимо ползёт вниз; до ближайшего поля метров восемьсот; ветерок хоть и слабый, три метра, но сносит в сторону.
Главное было — не допустить сваливания. Правой рукой я взял ручку, чуть потянул на себя, выдерживая оптимальные 110 км/ч. Левой нащупал рукоятку триммера, установил её на пикирование — сразу почувствовал, как ручка стала легче. Ноги автоматически работали с педалями, парируя разворот.
И всё равно земля приближалась слишком быстро. Я видел каждую кочку, каждый кустик на том поле, куда теоретически мог сесть. Но это была проверка, и Смирнов ждал не геройства, а чётких, выверенных действий.
«Нужно выдержать угол» — пронеслось в моей голове. Я перевёл взгляд на авиагоризонт — нос должен быть строго на полторы отметки ниже линии. Правой педалью компенсировал снос ветром.
В этот момент Смирнов, видя, что я держу ситуацию под контролем, прокричал:
— Действуй, курсант!
И я действовал. Резко дал полный газ и одновременно с этим плавно потянул ручку на себя. Затем убрал триммер и проверил набор скорости.
Мотор взревел, и наша «спарка» послушно пошла вверх. Лёгкая перегрузка вдавила в кресло, но это не трудности, а даже приятное ощущение. Значит, всё сделано правильно. И это был не просто удачный манёвр — это был переход на новый уровень.
После посадки Смирнов молча кивнул. Всего один кивок. Именно так он всегда выражал своё одобрение и похвалу. Слишком скуп на похвалы. А мне много и не надо, чай, не мальчик.
Кого другого, пожалуй, такое может и расстроить.
— Громов! — послышался девичий голос.
Я вынырнул из воспоминаний и обернулся на голос. Катя пробиралась сквозь толпу, поправляя шарф.
— Прости, задержалась. На разборе полётов засиделась.
— Ничего, — улыбнулся я, обнимая её. Сегодня был первый свободный вечер за последние две недели, и его я решил провести с Катей. — До сеанса ещё двадцать минут. Как раз успеем согреться.
Я наклонился и поцеловал её. Катя, как обычно это бывало, на мгновение будто замерла, но не отстранилась. Момент стеснения прошёл, и она прильнула ближе ко мне.
— В буфет? — кивнула она в сторону небольшого кафе при кинотеатре. — Там, кажется, глинтвейн подают.
— Глинтвейн в буфете? — рассмеялся я и посмотрел на витрину, где красовалась скромная вывеска «Чай, кофе, бутерброды». — Мечтать не вредно. Но чай с лимоном — точно будет.
Мы протиснулись между столиками, заставленными гранёными стаканами в подстаканниках. За стойкой с выцветшей вывеской стояла буфетчица — женщина лет пятидесяти с тщательно уложенной бабеттой, из-под которой выбивались седые пряди. На её синем халате красовался значок «Отличник советской торговли», а на лице застыло вежливо-участливое выражение. Сразу видно человека, который за день успевает услышать тысячу глупостей и ответить на них.
— Два чая, — сказал я кассирше, — один с лимоном, другой…
— С вареньем, — договорила Катя и тут же хихикнула, потому что я посмотрел на неё удивлённо. — Что? У меня слабость к малиновому варенью.
Пожав плечами, я оплатил заказ и, пока Катя устраивалась за столиком у окна, наблюдал, как работница буфета наливает чай из огромного эмалированного чайника. Аромат лимона и чего-то домашнего, пряного — может, гвоздики? — ударил в нос. Забрав наш чай, я направился к столику, за которым сидела Катя.