Мы продолжили таскать хлам под треск разваливающегося шкафа в прихожей. Но теперь между нами висел не просто семейный секрет, а целая вселенная невысказанного. Отец продолжал молчать, а я отслеживал его малейшие реакции на вскользь брошенные слова на тему космоса.
— Давай лучше про космос поговорим. Ты же «Марсианские хроники» любил…
Отец фыркнул, но уголки губ дрогнули. В этот миг он снова стал тем парнем с фотографии. Тем, чьи глаза горели живым огнём энтузиазма и увлечённости.
— Брэдбери — фантазёр, — проворчал он, но уже теплее. — Настоящее-то…
Голос его оборвался, будто споткнулся о невидимый порог. В тишине вдруг отчетливо затикали ходики на кухне.
— Настоящее интереснее, сын, — закончил он, с силой дёргая тумбу.
Когда мы вынесли всё из прихожей, отец вдруг обернулся в дверном проёме, заслонив собой свет из кухни:
— Константин Петрович… — проговорил отец неожиданно тихо, будто не хотел, чтобы нас подслушали. — Он в школе задачи по сопромату решал быстрее всех. Даже преподаватель рвал волосы.
«Не цеховик ты, отец, — мысленно улыбнулся я, глядя на дверной проём, в котором скрылась фигура отца. — Ты ведь даже трубку зажимаешь, как микрофон в ЦУПе. Вот, что мне это напоминало, когда я видел эту твою привычку».
Лампа под абажуром мерцала последние полчаса, как будто повторяя ритм моих мыслей. Отец давно ушёл спать в комнату, оставив на столе недопитую кружку чая с плавающей чаинкой-полумесяцем. Я перебрал все аргументы, которые могли объяснить ту фотографию, но ответа не нашёл. Даже тиканье ходиков на кухне звучало теперь иначе.
Сон пришёл под утро, короткий и тревожный. Снилась мне всякая ерунда, в которой переплелись фрагменты из моей прошлой жизни и этой. Проснулся я от резкого звонка будильника — его медная стрелка дрожала на отметке 6:30.
«Проспал», — подумал я, вставая.
В кухне на столе уже дымилась тарелка с геркулесом. Мать, закутавшись в платок возилась с чайником у плиты:
— Ты в аэроклуб сегодня? — спросила она, обернувшись.
— Угу, — кивнул я и принялся за завтрак.
Отца этим утром я так и не увидел. Вскоре и мать ушла на работу, а после и я отправился в аэроклуб.
Дорога заняла привычные час с лишним. Через запотевшее стекло я наблюдал, как дворники в брезентовых фартуках скребли лопатами остатки листьев. Где-то в середине пути я задремал, пока кондукторша не ткнула меня в плечо билетиком:
— Молодой человек, конечная.
Поблагодарив её, я вышел на улицу, подняв воротник — день был хоть и ясный, но ветренный. Аэроклуб, по своему обыкновению, полнился суетой и приглушённым гулом голосов. Но сегодня учебный день у меня начинался на лётном поле.
— Третья группа! Построение у ангара! Проверка подвесных систем за десять минут! — Орал сквозь мегафон наш инструктор.
Володя подскочил ко мне, поправляя кожаный шлем с потёртыми наушниками. Его лицо сияло, как штурвальный огонь на взлётной полосе.
— Слышал? — прошептал он, делая вид, что затягивает подвесные ремни. — Вчера Петрович на Як-18 бочку крутил! Говорят, у завклуба чай из стакана расплескался!
Я фыркнул, проверяя карабины. За спиной уже висел парашют — двадцать восемь килограммов шёлкового купола и стальных заклёпок.
— Тебе бы, Володь, в «Крокодил» фельетоны писать, — проговорил я. — Вместо парашютиста из тебя анекдотчик первой категории получится.
Он засмеялся, дернув за мой страхующий трос. Где-то в небе уже гудел самолёт, готовящийся к выброске первой группы.
— Серьёзно, — Володя вдруг понизил голос, пока мы шли к самолёту. — После третьего прыжка ко мне подошёл кадровик из Чкаловского училища. Спрашивает, не хочу ли я…
Его слова заглушил гул двигателей. Мы втиснулись в брезентовые сиденья, ноги упёрлись в стальные трубы фермы. Самолёт дёрнулся, поплыли мимо полосы бетонки, потом — резкий рывок вверх.
На высоте восемьсот метров инструктор щёлкнул затвором флажковой сигнализации. Один красный — приготовиться. Второй — к люку.
— Главное — группировка! — крикнул я Володе на ухо, пока мы ползли к выходной двери. — А то в прошлый раз ты приземлился, как мешок с картошкой!
— Скажешь тоже, — буркнул Володя и пополз дальше.
Холодный ветер бил в лицо, вырывая слова и унося их прочь. Внизу плыли клочки совхозных полей, будто лоскутное одеяло из учебника по экономической географии.
— Пошёл! — раздалась команда.
Толчок в спину и… тишина, нарушаемая только свистом в ушах. Три секунды свободного падения, пока вытяжной трос не дёрнул купол. Рывок — и меня резко подбрасывает вверх, будто невидимая рука легендарного дяди Степы.