— Ты представляешь, — вдруг сказала она, рисуя в блокноте звёздочки. — Когда-нибудь радисты будут говорить с космонавтами прямо с Земли! Как в «Туманности Андромеды»!
Я едва не поперхнулся.
— Может, и мы… — начал я, но прервал себя. Слишком много «может» висело в воздухе.
Ближе к вечеру Володя затащил меня в буфет аэроклуба. За столиком из сколоченных досок мы пили газировку с сиропом, пока он живописал планы:
— После выпуска — прямиком в Чкаловское! Представляешь, буду истребители гонять!
— А как же гражданская авиация? — спросил я, ковыряя ложкой мутное мороженое.
— Ну-у — протянул он. — Истребители интереснее…
— Громов, — послышался голос дежурного от двери. — Тебя Павел Алексеевич к себе вызывает.
— Иду, — крикнул я и добавил Володе: — Бывай, до завтра тогда.
Володя кивнул и начал напевать себе под нос переделанную версию «Чёрного кота»: «Чёрный бумер, чёрный бумер, мне вчера приснился кошмар…»
Пока я шёл в кабинет Крутова, заглянул в радиорубку. Катя, с наушниками на макушке, сосредоточенно выстукивала:
— «В-Н-И-М-А-Н-И-Е… Всем добрый вечер…»
— Молодец, — сказал я и показал большой палец. — Только паузу между словами делай длиннее.
Она обернулась, и приложила указательный палец к губам. Я засмеялся и жестами показал, мол всё — не мешаю, развернулся и пошёл к Крутову.
Крутов сидел за столом, откинувшись на спинку стула. При моём появлении кивнул на табурет:
— Садись, Громов.
Пока я устраивался, он аккуратно сложил папку с грифом «Для служебного пользования», сцепил руки в замок и посмотрел на меня долгим взглядом.
— Молодец, Сергей, — наконец, заговорил он. — Сегодня проявил хладнокровие во время инцидента на лётном поле. Не растерялся.
— Это долг каждого курсанта, Павел Алексеевич. Любой на моём месте поступил бы так же.
Крутов щёлкнул языком, словно отгоняя формальности, и полез в нижний ящик. Достал оттуда газету и шлёпнул её на стол. Полоса «Подвиги молодых патриотов» пестрела фотографиями комсомольцев на субботнике. Внизу страницы расположилась фотография с моим лицом, сделанная в момент выхода из кабины Як-18.
— Читай, — коротко сказал Крутов.
'Мужество курсанта — во славу Родины!
_Курсант аэроклуба им. В. П. Чкалова Сергей Громов проявил выдержку и мастерство во время показательных выступлений. При выполнении фигуры высшего пилотажа на малой высоте у учебно-тренировочного самолёта возникла нештатная ситуация — отказ двигателя. Благодаря грамотным действиям молодого пилота, машина была благополучно посажена. Жертв и разрушений нет.
«Это победа советской школы авиац ии, — заявил начальник аэроклуба майор П. А. Крутов. — Такие кадры — золотой фонд нашей страны!»
«Нештатная ситуация», — мысленно усмехнулся я, вспоминая всё, как было на самом деле. Ни слова о найденном «подарочке» в самолёте Борисова, ни про нарочно испорченный мой самолёт. В заметке же всё было чисто — стандартная поломка, героизм по уставу.
— Хорошая фотография, — сказал я вслух, — я здесь неплохо получился.
Крутов коротко хохотнул, снова полез в стол и вытащил потрёпанный конверт с печатью «Для служебного пользования».
— Пока рано, конечно, — он повертел письмо в руках, — но думаю, проблем возникнуть не должно.
— С чем, Павел Алексеевич?
— С твоим досрочным окончанием аэроклуба. — Он вскрыл конверт ножом для бумаг. — Рекомендация в Качинское училище. Лётчики-истребители нужны стране.
В окно ударил луч закатного солнца, подсветив строчку в письме: «…проявил качества, достойные воспитанника…»
— Спасибо за доверие, — сказал я, беря в руки письмо.
Глава 6
Штаб-квартира КГБ.
Москва. Лубянка.
Дверь допросной захлопнулась с глухим стуком, отсекая сдавленные стоны допрашиваемого. Александр Арнольдович замер на секунду, доставая папиросы. Он закурил, щурясь от едкого дыма, и двинулся по коридору, где жёлтые пятна света от голых ламп дрожали на стенах, выкрашенных масляной краской в цвет больничной зелени. Под ногами хрустел линолеум, местами протертый до бетона. Из-за дверей с табличкамидоносились сдержанные голоса, лязг телефонов и запах табака. Но мысли капитана были далеки от казенной суеты.
Лицо его было каменным, лишь брови, сдвинутые к переносице, выдавали внутреннюю бурю. Мысли метались, как голуби в запертом сарае. Он ошибся. Дважды. И это не укладывалось в голове. Александр Арнольдович, чьи донесения ложились на стол аж на самый верх, прозевал нечто важное.