Не распространять сведения о событиях 7.11.1964 г., включая предшествующие обстоятельства, причастных лиц и последствия.Не разглашать подлинные причины присвоения государственных наград, ограничиваясь официально утверждённой версией.Не упоминать в беседах, переписке или иной форме информацию о проводимых оперативно-розыскных мероприятиях по данному делу.Немедленно докладывать в Особый отдел КГБ СССР о любых попытках получения сведений, указанных в п. п. 1–3.
Экз. единственный. Хранение в опечатанном сейфе № 4 учреждения 4371-К. Копирование, фотографирование или вынос документа запрещены.'
Внизу стояла дата и строка для подписи с пометкой «собственноручно». Крутов уже склонился над своим экземпляром, его рука выводила размашистые буквы с профессиональной быстротой человека, подписывавшего подобные бумаги не впервые.
Я тоже обмакнул перо в чернила и старательно вывел свою фамилию. Чернила легли чуть неровно, оставив микроскопические брызги на строке.
Зуев принял документы, сверил подписи с образцами в моём личном деле, которое лежало у него на столе, и позвал дежурного офицера. Когда он вошёл, генерал-полковник жестом указал на документы. Офицер сделал отметку в толстой учётной книге с пронумерованными страницами, после чего запечатал наши экземпляры в конверт с сургучной печатью.
— Теперь по порядку, — Зуев сложил руки на столе, и я заметил, как его пальцы автоматически постукивают в ритме «Интернационала». — При любых расспросах — хоть от матери, хоть от секретаря райкома — сразу же докладывать в Особый отдел. Устно, лично, в течение суток. — Он сделал паузу, давая понять, что это не просьба. — Ваши подписи уже в деле. Нарушение грозит трибуналом.
Крутов вдруг резко кашлянул, его плечи снова заметно напряглись под кителем. Зуев взглядом разрешил ему говорить:
— Товарищ генерал-полковник, а как быть с… — он кивнул в сторону моей фотографии в лётном шлеме на столе.
— Ваши ордена будут вручать без огласки причин, — пояснил Зуев. — Для прессы подготовлена версия о «выдающихся успехах в освоении авиатехники». Больше вопросов нет?
Вопросов не было. Только тихий скрип пера в журнале учёта и запах чернил, въевшийся в дерево стола за десятилетия подобных подписаний.
— Летите чисто, товарищ Громов, — произнёс генерал-полковник на прощание, когда мы закончили с формальностями.
Мы вышли из кабинета и направились к лестнице. В вестибюле дежурный офицер уже не листал журнал. Он склонился над рапортом, но его цепкий взгляд сразу же скользнул по нам, стоило ему только услышать наши шаги. Серый кивнул в сторону выхода:
— Пойдёмте. Я отвезу вас обратно.
Дорога в аэроклуб была такой же молчаливой, как и путь на Лубянку. Серый вёл машину аккуратно, как хирург на операции: точные движения, никаких резких торможений. Крутов смотрел в окно, сжимая папку с документами о награждении. Я же перебирал в голове детали: «10 января… Через две недели. Надо закончить с делами, которых не сказать, чтобы много, но всё равно хватает, встретиться с Катей, попрощаться с Володей и Ваней, беседа с матерью…»
Из мыслей я вынырнул только тогда, когда мы внезапно остановились. Я выглянул в окно и увидел знакомые ворота. Мы с Павлом Алексеевичем поблагодарили Серого и уже собрались выбраться из машины, как он, не выключая двигатель, обернулся ко мне и проговорил:
— Орден — не щит, Громов. В Каче начнётся настоящая война. Вы станете живой легендой. А легендам либо подражают, либо их уничтожают.
— Это совет или угроза? — уточнил я, придерживая дверь.
— Констатация факта. — Его губы дрогнули в подобии улыбки. — Я видел, как героев ломали за год. Не дайте им вашу силу превратить в мишень.
При слове «легенда», в голове застучали обрывки фраз из «Пионерской правды»: «скромность украшает героя», «не зазнавайся». Я живо представил, как буду на комсомольских собраниях говорить: «Да я просто выполнил долг». Но глаза курсантов из Качи всё равно будут видеть во мне не товарища, а вывеску — гладкую, отполированную пропагандой, как эти мраморные ступени Лубянки. Точнее, видели бы, если бы я им это позволил.
— И не собирался, — ответил я серьёзно и посмотрел в окно. — Благодарю за совет, Александр Арнольдович.
Попрощавшись, мы выбрались из салона автомобиля пошли к зданию аэроклуба. На крыльце Крутов внезапно остановился. Он втянул носом морозный воздух, будто пытался протрезветь, потом обернулся:
— Твоя мечта стала ближе, Сергей. Жаль, что так быстро… — Он отечески потрепал меня по плечу.
— В гости буду приезжать, — улыбнулся я.
— Договорились, — Крутов тихонько рассмеялся, но тут же нахмурился. — А ведь он прав. — Он кивнул на удаляющуюся «Волгу». — В Каче тебя ждут не только самолёты.