Отец ещё несколько секунд постоял так, всматриваясь в моё лицо, а затем, кивнув, вышел из комнаты. Не знаю, что он хотел разглядеть на моей физиономии, но, видимо, не нашёл то, что искал.
Несмотря на вчерашние тревожные новости, настроение у меня сегодня было прекрасное. Напевая под нос какую-то прилипчивую мелодию из будущего, я вышел из комнаты. Зашёл на кухню, плеснул в чашку чаю, схватил оладушек и, перекусив по-быстрому, собрался уходить.
— Серёженька, ты куда? Поешь нормально, что ты на бегу всё, да на бегу.
— Некогда, мам. Спешу. С друзьями встретиться нужно. Вернусь к ужину, — сказал я.
— Ох, деловой какой, — шутливо проворчала мать, пытаясь скрыть улыбку.
— Всё, я пошёл. — Чмокнув мать в щёку, я вышел из квартиры.
Мороз ударил в лицо, едва я вышел из подъезда. С неба падали пушистые снежинки, укутывая деревья в белоснежные шубы. На секунду мелькнула шальная мысль: вот бы сейчас взять ватрушку, да пойти с горки прокатиться пару раз, а потом в палатке глинтвейн взять, пить и любоваться зимними красотами, а не вот это вот всё.
Но, ватрушки появятся только через пять лет, если мне память не изменяет, глинтвейн тоже на каждом шагу не купить, а дела сами себя не сделают.
На остановке долго стоять не пришлось — автобус приехал практически сразу, как только я подошёл. Я втиснулся между женщиной с авоськой, из которой торчали куриные лапы в инее, и стариком в заношенной ушанке с забористым чесночным духом. Водитель объявил следующую остановку и мы тронусь с места.
Пока автобус ехал, я думал. Ещё вчера мне показался странным выбор этих товарищей-гастролёров. Семья наша хоть и не самая бедная, но и к элите нас причислить нельзя. Да, у нас есть некоторая техника, мебель, но её незаметно не вынести. Поэтому их выбор мне не понятен.
Разве что… Разве что у них другая информация.
Автобус скрипнул и остановился.
— Молодой человек! — окрик сзади заставил обернуться. Та самая женщина с курами протискивалась к выходу. — Вы выходите?
Мотнув головой, я посторонился, пропуская женщину вперёд. Мне оставалось проехать ещё одну остановку и это время я решил использовать, чтобы подумать диалог с Серым.
Автобус высадил меня у сквера с обледеневшими скамейками. Здание на площади Дзержинского возвышалось серым монолитом, морозный ветер свистел в арках. У КПП вышагивал часовой в шинели, похрустывая снегом при каждом шаге.
— Паспорт. Цель визита, — сказал он, когда я подошёл.
— Громов Сергей Васильевич, — ответил я, доставая паспорт и протягивая его часовому. — К капитану Ершову. По предварительной записи.
Солдат молча сверил паспортные данные. Сделал жест рукой, мол, ждите и кивнул в будку. Дежурный офицер поднял трубку телефона, пробормотал что-то в неё. Ждали минуту.
— Проходите, — прозвучало наконец. — Второй этаж, кабинет 217-Г.
На этот раз я не стал вертеть головой по сторонам, а направился сразу к лестнице. На втором этаже отыскал дверь с выбитой надписью «217-Г» на табличке и коротко постучал.
— Войдите, — услышал я и взялся за ручку.
Ершов сидел за столом и что-то писал. Как всегда, облик его был всё такой же бесцветный, блеклый, глазу не за что зацепиться.
— А, Громов. — Капитан отложил документ, прикрыв его газетой. — Присаживайся и излагай с чем пришёл.
Я сел на стул и начал детальный пересказ вчерашнего разговора с Ваней. Ершов слушал, постукивая карандашом по пепельнице, и не перебивал.
— … Встреча сегодня в шесть, — закончил я пересказ.
Карандаш замер.
— Понял. Уголовщина — не наш профиль, — Ершов потянулся к пачке с папиросами.
— Знаю, но странностей хватает. Начиная от выбора объекта и заканчивая вербовкой постороннего человека.
Капитан затянулся, щуря один глаз от дыма, и переспросил:
— Во сколько, говоришь, время встречи?
— Шесть вечера.
— Этот твой Иван потом к тебе явится с отчётом? — Дым заклубился под потолком.
— Должен.
Ершов резко встал, подошёл к окну. За стёклами снегопад усилился и теперь ветер закручивал снежные вихри над площадью.
— Допустим, — проговорил Александр Арнольдович. — Но с чего ты взял, что за твоим товарищем не следят? Если так, то в шесть вечера будет труп, а не разговор.
— Не думаю. Они знают, как Ваня относится к отцу и чем ему обязан. Поэтому и использовали этот рычаг давления на него.
Капитан обернулся, придавив окурок в пепельнице.
— Допустим. Думаешь, за ними стоит кто-то посерьёзнее? — Ты думаешь, они сами по себе? Эти «гастролёры» всегда к кому-то пристёгнуты. Как пиявки. Воньков из ОБХСС в прошлом месяце докладывал: из Воронежа в Москву три партии дефицита ушли: болоньевые куртки, транзисторы… — Он язвительно хмыкнул. — Называли себя «Обществом книголюбов».