— Вот, пятнадцать. Спасибо вам. И здоровья вашей маме. Надеюсь, с ней всё будет хорошо.
— Спасибо вам огромное, товарищ курсант! — Она чуть не расплакалась снова, но теперь уже от радости, крепко сжимая деньги. — Огромное спасибо! Дай бог вам здоровья!
Запнувшись на последней фразе, она округлила глаза и прикрыла рот платком. Я улыбнулся ей успокаивающе. Ещё раз поблагодарив меня, она почти побежала прочь. Видимо, спешила на вокзал.
Я посмотрел на билеты в руке. ' 12 марта 1965 г. 18:30. Трехгрошовая опера. Партер. Ряд 8. Места: 10, 11, 12, 13, 14′. Удовлетворение от удачной сделки и легкое облегчение от выполненной задачи смешались внутри. Положив билеты в бумажник, я сверил время по часам на здании театра. До конца увольнительной оставалось еще часа два.
«Успею прогуляться и прикупить кое-что по мелочи», — подумал я, направляясь вверх по улице. Поход в город явно удался.
Глава 19
Я шёл по набережной, наслаждаясь относительной тишиной и редкими прохожими. Вдалеке виднелся Мамаев курган, ещё не облагороженный, но уже с заметными следами реконструкции.
На спуске к реке я заметил знакомую фигуру в тёмном пальто. Ершов стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на Волгу. Когда он повернулся, наши взгляды встретились.
— Товарищ курсант, — кивнул он мне, — пройдёмся?
Я молча кивнул ему в ответ. Мы двинулись вдоль обледенелых перил, под ногами похрустывал снег. Набережная была почти пустой, только редкие парочки прогуливались, да дворники сгребали снег в кучи.
— Что вы делаете в Волгограде? — спросил я, нарушив затянувшуюся паузу.
— Работа, — коротко ответил Ершов, не сводя глаз с реки.
Мы снова пошли молча. Морозный воздух щипал щёки, а солнце, пробившись сквозь облака, бросало золотистые блики на лёд Волги. Вдалеке виднелись краны — чёрные силуэты на фоне бледного неба. Город медленно залечивал раны. Здесь, на набережной, уже не было следов войны, но стоило свернуть вглубь улиц — и взгляду открывались пустыри с покорёженными оградами, здания с заколоченными окнами, стены, испещрённые следами пуль.
Я помнил из прошлой жизни о Сталинградской битве. Эти камни под ногами, эта набережная — всё это было полем боя. И сейчас, спустя годы, город словно дышал тяжело, с перебоями. Но люди жили. Строили. Дети бегали по улицам, женщины торговали на рынках, а летом из открытых окон во дворах наверняка доносились радиопередачи и запахи щей.
Волгоград выжил. И я знал, что он не просто восстанавливается. Он возвращает себе будущее.
— Как там отец? — Поинтересовался я, выныривая из размышлений.
Ершов кивнул:
— В порядке. Его уже выписали, и он приступил к работе.
— А расследование? — я сделал так, чтобы голос мой звучал ровно.
Капитан неопределённо мотнул головой:
— Пока нет ничего конкретного.
Мы снова погрузились в молчание. Я украдкой рассматривал Ершова: его непроницаемое лицо, внимательный взгляд, чуть опущенные плечи. Он явно не собирался делиться подробностями. Но зачем-то же он дождался меня? Сомневаюсь, что наша встреча была случайной.
— Не лез бы ты никуда, Громов, — вдруг произнёс он, не поворачивая головы.
Я посмотрел на него с непониманием:
— Так я и так не лезу. Времени нет. То учёба, то полёты.
Ершов скептически хмыкнул, но ничего не ответил. Мы дошли до места, где набережная переходила в городскую улицу.
— Хорошо, если так, — проговорил Ершов и направился к переулку. — Береги себя, Громов, — бросил он на прощание, сворачивая в переулок.
— До свидания, товарищ капитан, — ответил я, глядя в его удаляющуюся спину.
По дороге в училище я всё размышлял о словах Ершова. «Не лез бы ты никуда, Громов» — звучало как угроза, но в его голосе я не услышал злость. Скорее… усталость? Или даже тревогу. Но о чём? Если он знает что-то об отце, почему не говорит прямо? Или дело не в отце, а во мне?
Ведь Ершов не просто так появился на набережной. Он ждал меня. Значит, следил. Или ему кто-то приказал.
И почему он так уверен, что я во что-то лезу или влезу? Может, просто хочет, чтобы я не совал нос в дела, которые меня не касаются? Например, в расследование. Или знает что-то, о чём я даже не догадываюсь?
В голове крутились эти мысли, пока я шёл по улицам города. Волгоград жил своей жизнью, а я пытался понять, что же на самом деле означала эта встреча на набережной.
После прогулки по городу, я вернулся в расположение училища строго к назначенному сроку. Часовой на КПП проверил мою увольнительную, сверил время и кивком разрешил пройти. В казарме я переоделся в повседневную форму, аккуратно сложил парадный китель, а билеты в театр убрал в конверты, чтобы не помять. Оставалось только вручить их Наталье — как и обещал. Свои билеты я убрал в тумбочку.