Курсанты ёрзали на жёстких сиденьях, предвкушая полёты, и негромко переговаривались и подтрунивали друг друга, скрывая нервозность перед предстоящими вылетами. Я сидел у окна, чувствуя вибрацию двигателя через сиденье, и разглядывал проплывающий пейзаж. В голове лениво ворочались мысли. Редкие минуты, когда можно было расслабиться и насладиться дорогой, если не обращать внимание на само качество дороги.
На стоянке аэродрома царила привычная утренняя суета. Гул прогреваемых двигателей, резкие запахи, переклички команд, металлический лязг открываемых фонарей кабин. Инструкторы ставили задачи, техники суетились вокруг машин, проверяя их перед вылетами.
Курсанты отправились к инструкторам, а затем и к самолётам. Я видел Зотова, кивающего своему старлею, видел сосредоточенные лица других ребят., а ещё я заметил того самого лейтенанта, который бросил мне вызов. Имени его я так и не узнал, да и не пытался в общем-то. Он стоял чуть поодаль, в кругу таких же молодых инструкторов и о чём-то с ними беседовал. Их взгляды периодически скользили по мне, оценивающе, с едва скрываемым любопытством и кривыми усмешками. Я перевёл взгляд на своего инструктора и сосредоточился на его словах. Мнение лейтенанта и его дружков сейчас было последним, о чем стоило думать.
Занятия шли своим чередом. Взлеты, полеты по кругу, отработка фигур, заходы. Я летел с моим основным инструктором, старшим лейтенантом Звягинцевым. Он был строг, как и всегда, но сегодня был особенно внимателен к точности.
— Чище, Громов! Высота! Курс! Не болтай! — его команды в шлемофоне звучали уже привычным фоном.
Я выполнял его команды четко, почти автоматически. Когда мы отработали программу, посадили машину и выбрались из самолёта, Звягинцев похлопал ладонью по обшивке, пожевал губу и, прокашлявшись проговорил:
— Отлично, Громов.
Слова инструктора оказались столь неожиданными, что на миг я усомнился — не показалось ли?
— Да-да, ты не ослышался. Сейчас главное — не зазнайся и не допусти глупые ошибки, — сказал он и посмотрел на меня. Я кивнул, прочитав в его глазах понимание важности для меня следующего этапа.
Время текло. Один за другим курсанты завершали полеты, вылезали из кабин, отдавали отчеты инструкторам. Самолеты откатывали на стоянки. Суета постепенно стихала. Инструкторы, техники, даже курсанты, закончившие свои полеты, не спешили к грузовикам. Они собирались группами, курили, переговаривались, поглядывая в мою сторону. Ожидание сгустилось в воздухе плотнее дыма. Народ предвкушал мой триумф или провал. Большинству было плевать, их интересовало само зрелище.
Лейтенант тоже был здесь. Стоял чуть поодаль всё в той же компании молодых, самоуверенных инструкторов, которых я толком и не знал. Он скрестил руки на груди и смотрел на меня с тем же едва уловимым презрением и ожиданием. По его взгляду я понял, что он ждёт провала. Ждёт моего публичного краха. Его ухмылка, когда наши взгляды встретились, была красноречивее любых слов.
Неподалёку стоял Максимыч, мрачный и сосредоточенный. Когда он заметил, что я на него смотрю, он подмигнул мне и широко улыбнулся. Подбадривает, что ли? Спасибо ему, конечно, но это лишнее. Хотя, будь я обычным курсантом, тогда стоило бы волноваться. А так…
Наконец, появился и Павел Иванович. Он шел от КП неспешно, размеренным шагом. Он прошел мимо группы зрителей, не обращая на них внимания, и направился прямо ко мне. Остановился в шаге от меня. Ни улыбки, ни лишних слов.
— Готов? — Спросил он.
Это был не просто вопрос о физической готовности сесть в кабину. Это был вопрос о готовности взять на себя ответственность, о готовности подтвердить свои слова и действия под прицелом множества глаз, о готовности принять вызов и не подвести человека, который выразил готовность помочь поставить на место наглого лейтенанта.
Я встретил взгляд Павла Ивановича. Ни страха, ни сомнений я не испытывал. Только холодная уверенность и азарт. Эта уверенность шла из глубины, от того самого Алексея Горского, который не раз сажал машины в куда более сложных условиях. Я кивнул и уверенно ответил:
— Готов, товарищ подполковник. Благодарю за доверие.
Со стороны лейтенанта донесся сдержанный, но насмешливый смешок. Павел Иванович даже не повернул голову в ту сторону. Его взгляд все еще был прикован ко мне.