Он представил отчёт Грачёву. Пустые оправдания? Униженное бормотание? «Не получилось, Михаил Валерьянович, он… он оказался слишком хорош»? Грачёв не примет этого. Его «ресурсы» требовали отдачи. Как отдавать долг? Дочка… Квартира… Назначение в Качу, о котором мечтал… Всё это висело на волоске. Внутри Орлова всколыхнулось подавляемое им чувство — сомнение в правильности выбранного пути. Грязь сделки, которую он пытался заглушить цинизмом, снова стала липкой и невыносимой.
Он отвёл взгляд от самолёта, устремив его в бирюзовую бездну неба, где медленно плыли редкие облака. Внезапное, почти физическое осознание настигло Орлова: он болеет за этого парня. За его дерзость, за талант, за эту невозмутимую уверенность. Он хотел увидеть блестящую посадку Громова. Хотел вопреки долгу, вопреки страху за семью перед Грачёвым, вопреки всему.
«Будь что будет», — пронеслось в голове Орлова, и он вздохнул с облегчением. Надоело. Надоело быть марионеткой, надоело лгать самому себе, прикрываясь «благом семьи». Плясать под дудку Грачёва — значит окончательно потерять себя, того пилота, который когда-то горел небом. Риск потерять место в Каче? Пусть. Дочку вылечили — это главное. Перевезёт её в другой город. Жена… Она поймёт. Она всегда понимала больше, чем он думал. Главное — вырваться из этой паутины. Сейчас. Прямо сейчас, глядя на этого курсанта, прущего напролом.
Толпа зрителей смолкла, затаив дыхание. Самолёт заходил на посадку. Ровно, неуклонно, как по лекалу. Орлов тоже замер наблюдая. Всё было ясно уже на глиссаде — Громов вёл машину к «блину» с поразительной точностью. Не «рядом», не «примерно». Прямо в цель.
Несколько вечных секунд… И вот — лёгкое облачко пыли, едва слышный скрежет резины о дорожное покрытие. Самолёт коснулся земли. И не где-нибудь, а аккурат в центре круга. Прямо на тёмный предмет, лежащий там. Фуражка Орлова. Колесо накрыло её, сминая и оставляя чёткий след протектора на ткани.
— Повторил… — сдавленно выдохнул рядом тот самый курсант-первокурсник, которого Орлов посылал с «подарком». Голос парня переполняли разнообразные эмоции. Оно и не удивительно.
Орлов кисло поморщился. Профессиональная гордость за коллегу (а Громов уже стал для него коллегой, равным и пора было это признать хотя бы перед самим собой) смешалась с горечью от осознания содеянного: этот позорный выпад с фуражкой теперь навсегда останется частью этой истории. Но внутри, глубже горечи и стыда, расцвело тёплое чувство облегчения и даже… радости. Наконец-то ясность. Сомнения разрешились самым лучшим, самым честным образом. Парень сделал невозможное.
«Ну вот и всё, — подумал Орлов, глядя, как „спарка“, замедляя бег, катится по полосе. — Сомнения кончились. Шанс вырваться дан». Он не стал дожидаться, когда заглохнет двигатель и Громов вылезет из кабины под аплодисменты (а они будут, Орлов в этом не сомневался). Развернулся и твёрдым шагом пошёл к стоянке служебных автомобилей. Сегодня вечером предстоял тяжёлый, но необходимый разговор. Последний.
«А парень всё-таки хорош, — мысленно усмехнулся он, уже садясь за руль машины. — Чёрт возьми, хорош. Летает меньше года… Невероятно».
Эти мысли гнали прочь остатки сомнений. Он поступил правильно, отступив и позволив таланту победить подлость.
Дом Грачёва выделялся среди стандартных «хрущёвок» — солидная сталинка в центре города. Орлов припарковался чуть поодаль, гася двигатель. Вечерние сумерки сгущались, в окнах зажигались огни. Он собрался с духом, открывая дверцу, как вдруг увидел её.
Из припаркованного автомобиля вышла Наталья Грачёва. Она возвращалась домой, изящная, в весеннем пальто, с сумкой из добротной кожи. Увидев Орлова, направляющегося к подъезду, она остановилась, и на лице появилось привычное всем выражение из смеси надменности и любопытства. Орлов подошёл ближе.
— Здравствуйте, лейтенант, — её голос звучал сладко, но с явной язвительной ноткой. Она не знала о задании отца, но догадывалась. — Не получилось Громова опозорить?
Орлов остановился перед ней. Раньше её тон, её осведомлённость заставляли его внутренне съёживаться. Сейчас — нет. Он встретил её взгляд спокойно, даже с лёгкой усталостью. И улыбнулся. Искренне, без тени прежней подобострастности.
— Не получилось, Наталья Михайловна, — ответил он ровно. — И я этому рад. Он отличный лётчик. Такие нужны стране.
Улыбка мгновенно сошла с её лица, сменившись растерянным недоумением. Она замерла, лишь пушистые ресницы трепетно захлопали. Это был не тот Орлов, которого она знала: запуганный, обязанный, готовый на всё.