Он тоже выложился на подъёме, это было видно по его движению. Завидев финиш, он попытался сделать то, что делают все — рвануть. Его спина напряглась, шаг стал шире, размашистее, но… тяжелее. Он пытался выжать из уставших мышц последнее, но его форма рывка была неидеальной, а резерв сил — на исходе.
Настал мой момент. Вся энергия, сэкономленная за счёт техники и дисциплины на дистанции, весь холодный расчёт, вся ярость на боль и на Грачёва, пошли в топку для этого последнего рывка.
Я не стал резко удлинять шаг. Вместо этого я ещё больше увеличил частоту своих коротких, быстрых шагов. Руки задвигались с бешеной скоростью, буквально вытягивая тело вперёд. Это был не спринтерский взрыв, а финишное ускорение стайера — за счёт каденса и выносливости, заложенной в мышцах кора и плечевого пояса.
Ноги налились свинцом, мышцы горели, но техника работала. Я начал неумолимо сокращать разрыв. Метр за метром. Четверокурсник, услышав приближающиеся шаги, бросил взгляд через плечо. В его глазах мелькнуло недоверие, почти шок. Он попытался ответить, но его широкий шаг уже не мог стать чаще. Его резерв скорости был исчерпан.
Я прошёл мимо него не «пролетая», а обходя: плавно, неотвратимо, сохраняя свою бешеную частоту шагов. Наверное, со стороны это казалось даже издевательством, но… Это соревнование. А победитель может быть только один. Ничего личного, как говорится.
Впереди маячила финишная ленточка. Вокруг слышался нарастающий гул толпы, сливающийся в единый рёв, но слов я не различал, сосредоточенный на прямой линии асфальта и яркой ленты впереди.
Последний шаг и я коснулся её грудью. Первым.
По инерции пробежал ещё метров десять, постепенно сбрасывая скорость. Потом остановился, упёршись руками в колени. Грудная клетка работала, как кузнечные меха. Воздух обжигал лёгкие. Пот струился по вискам. Боль напомнила о себе мгновенно, заглушив даже эйфорию от победы.
Но сквозь боль пробилось другое чувство. Не гордость, не бахвальство, а глубокое, жгучее удовлетворение. Я справился. Преодолел. Не сломался и выполнил задачу. Эта победа была нужна не толпе, не начальству. Она была нужна мне.
Я выпрямился, откинув голову назад, глотнул морозного воздуха. И широко, по-мальчишески улыбнулся самому себе. Просто потому, что смог.
Потом обернулся. Зрители взорвались аплодисментами. На лицах отобразилось море эмоций. Восторг у младшекурсников. Недоумение и уважение у тех, кто ещё минуту назад сомневался во мне. Радость на лицах преподавателей.
Генерал Новиков хлопал, стоя рядом с трибуной, его лицо светилось одобрением. А потом меня накрыла волна своих. Курсанты с моего курса, Зотов впереди всех, с криком «Серёга-а-а!», ворвались на дорожку. Хлопали по плечам, по спине, трясли руки. Кто-то пытался поднять на руки, но я резко одёрнул: «Колено, чёрт возьми!» Смеялись, кричали поздравления. Я улыбался, отмахивался, благодарил: «Да ладно, парни, повезло!» Чувствовал себя центром маленького, шумного, ликующего шторма.
Сквозь толпу парней протиснулась Катя с сияющими глазами и с горящими румянцем щеками.
— Серёжа! — выдохнула она и, не обращая внимания на окружающих, повисла у меня на шее, звонко чмокнув в щеку. Я обнял её, прижал к себе и зарылся носом в её волосы, вдыхая их аромат.
Продолжая обнимать Катю, я поднял голову и увидел Наташу. Она стояла в стороне от всеобщего ликования, у края дорожек, всё в том же белом халате. Не приближалась. Просто смотрела. На меня, на Катю, на ликующую толпу.
Её лицо было непроницаемым, но глаза… Глаза странно блестели. Влажно. Во взгляде читалась целая буря эмоций. Восхищение. Да, оно было, искреннее и сильное. Досада. Глубокая, гнетущая. И горечь. Такая горечь, будто наступил последний день на Земле.
Наши взгляды встретились на долю секунды. Она дёрнулась, что-то мелькнуло в её глазах — может, желание подойти? Сказать что-то? Но она резко отвела взгляд, сжала губы, развернулась и быстро зашагала прочь, растворяясь в расходящейся толпе, уходя от общего триумфа, от меня. Я проводил её взглядом, на мгновение задумавшись. Но вскоре я снова переключился на товарищей и Катю.
Поздравляли ещё долго. Даже сам генерал-майор Новиков подошёл. Пожал руку крепко, по-мужски и проговорил:
— Молодец, Громов! — голос его гремел, перекрывая шум. — Настоящий боец! Выход в город на заслуженный отдых — твой! Отмечай победу как следует! — Он хлопнул меня по плечу, его глаза искрились одобрением человека, ценящего упорство.
— Служу Советскому Союзу, товарищ генерал-майор! — отрапортовал я, вытягиваясь по стойке «смирно», игнорируя протест колена.