Надо мной склонилось лицо. Знакомое, с резкими чертами, жесткими морщинами у рта и с нахмуренными сейчас бровями. Капитан Ершов.
— Ну, жив? — спросил он, не скрывая раздражения. Его голос звучал четче, гул в ушах отступал.
— Здравствуйте, Александр Арнольдович, — просипел я и улыбнулся.
— Ты чего скалишься? — Ершов своё лицо ко мне, его глаза сверкнули злостью и… беспокойством? Чего это с ним? — Я же просил тебя, черт возьми, не лезть никуда! Сидел бы в училище, занимался делом! А ты? Весь в кровище, чуть башку не проломили! Решили в героев поиграть?
Я поморщился от громких звуков. Ответить я не мог, да и не стал бы оправдываться. Что сделано, то сделано. Вместо этого я повернул голову, оглядывая пустырь.
Пыль еще стояла в воздухе, но картина изменилась. Машин прибавилось, как и людей. Неподалёку стояла «скорая» с красным крестом. Рядом с ней был припаркован серый автозак с решетками на окнах. Милиционеры о чем-то переговаривались, один из них что-то записывал в блокнот. Медики в белых халатах склонились над одним из громил Грачева. Я присмотрелся и узнал того, которого я оглушил костылем.
Орлова нигде не было видно.
— Петр Игоревич… — негромко проговорил я, пытаясь приподняться на локте. — Орлов где?
Ершов, собиравшийся продолжить свою гневную тираду, замолчал. Он набрал воздух в грудь, но потом он медленно выдохнул. Провел ладонью по коротко стриженным волосам, смахнул невидимую пылинку со шляпы. И уже гораздо спокойнее проговорил:
— Орлова уже увезли в госпиталь. Врач осмотрел его. Гипс цел, сотрясение есть, синяков и ссадин предостаточно, но в целом… в порядке. Отлежится.
Я кивнул, чувствуя облегчение. Хоть что-то. Я продолжил осматриваться. Шестерок Грачева, помятых, с разбитыми носами или с перевязанными головами, грузили в автозак. Сейчас они не выглядели грозными вояками, да и злоба куда-то испарилась. Смельчаки до первой встречи с законом.
Мимо повели Грачёва. Два милиционера крепко держали его под руки. Его светло-синий костюм был в пыли, на колене виднелась прореха. Шляпа исчезла, взлохмаченные волосы торчали в разные стороны. Лицо, ранее надменное и уверенное, было серым, осунувшимся, на щеке краснела ссадина. Та властная аура, что окружала его час назад, испарилась без следа. Он шел, тяжело дыша и уперев взгляд в землю. Но когда они проходил мимо того места, где я сидел, Грачёв словно почувствовал что-то и поднял голову.
Наши взгляды встретились. В его потухших глазах снова вспыхнул огонь лютой ненависти. Его лицо исказила злобная гримаса, губы беззвучно шевельнулись, будто он собирался что-то сказать.
Вот его корёжит. Видать, не понравилось, что его, такого важного и влиятельного, переиграл в открытую какой-то курсант-юнец. Снова. Представляю, как его бесит, что его замысел разбился вдребезги, да и сам он теперь арестант. А слабость и бессилие наверняка только подлили масла в огонь его злобы.
Я растянул рот в широкой, дерзкой улыбке, какая только нашлась в моём арсенале, и помахал ему рукой. Легонько, по-дружески. Как старому доброму приятелю.
Эффект был мгновенным. Грачев дернулся вперед, словно хотел броситься на меня, забыв про конвоиров. Его лицо побагровело, жилы на шее вздулись. Но милиционеры были начеку. Они резко одернули его, заломили руки сильнее, заставив Грачёва вскрикнуть от боли. Он зашипел что-то, брызгая слюной, но его уже грубо развернули и поволокли к автозаку.
— Что за ребячество, Сергей? — сверху раздался сухой голос Ершова. Он стоял рядом, наблюдая сцену и всем своим видом выражая неодобрение.
Я пожал плечами, тут же пожалев об этом жесте — боль прострелила плечо.
— Вы не спешили, — сказал я, глядя на него снизу вверх.
Ершов хмыкнул. Он достал пачку папирос, выбил одну и прикурил. Дым струйкой поплыл по воздуху.
— Откуда ты вообще знал, что мы приедем? — спросил он после затяжки, изучая меня прищуренным взглядом. — Рисковал ты знатно. И проиграл бы, не подоспей мы.
Я дотронулся до повязки над правым ухом, врачи уже успели обработать рану. Я поморщился от боли.
— Врач сказал, тебе повезло, — заметил Ершов, отслеживая моё движение. — Удар пришелся вскользь. Кость цела. Иначе… могло быть гораздо хуже.
Видимо, я всё же успел чуть увернуться. Но вслух я сказал другое:
— Что касается вашего приезда… Я сам вас к этому подтолкнул. Помните, в автобусе? А потом… я срисовал вашего человека.
Лицо Ершова вытянулось. Он резко выдохнул дым.
— Какого человека? — спросил он слишком спокойно.