Если кратко, суть дела такова. Сначала планировали фейерверки, затем войну, позже попытались совместить. По соглашению с Украиной стартовую площадку № 45 решили использовать для запуска украинской ракеты «Зенит». Проект резко ушёл в тину в 2014 году (очуметь, как давно это было!) после известных событий, и вместо «Зенита» решили запускать российскую ракету «Союз-5» (среднего класса, выводит на НОО 17 тонн).
Всего не рассказываю, время дорого.
— И вот тут начинаются неожиданные неприятности. СП «Байтерек» (кстати, с какого фера оно совместное, если контролируется Астаной?) вдруг требует от ЦЭНКИ (Центр эксплуатации наземной космической инфраструктуры, дочка Роскосмоса) дополнительную экспертизу оценки воздействия на окружающую среду.
— Да-да, — кивает президент, — что-то такое было.
— Чистой воды провокация и подножка, — сначала выдаю резюме и затем приступаю к объяснениям: — Дополнительная экологическая оценка для «Союза-5» не требовалась. Там есть тонкий момент, за который зацепились казахи. Украинский «Зенит» использовал в качестве горючего керосин. В экологическом смысле абсолютно безопасный продукт. Наш «Союз-5» заправляется нафтилом. Тонкость в том, что нафтил — это тот же самый керосин. Поэтому я и говорю, что специальная экспертиза ни к чему. Нафтил от авиационного керосина отличается только присадками для адаптации к ракетным движкам. Особо отмечу, все присадки — углеводородные, абсолютно не токсичные.
— Та-а-а-к, — коротким словом президент поощряет мои выкладки. Задумывается и сам.
— До всей сути мне докопаться трудно, но, вероятно, дело обстояло так. ЦЭНКИ дал документ, обосновывающий безопасность ракетного топлива, как сорта обычного керосина. Известно, что «Байтерек» объяснения не устроили и предположительно они затребовали полный химический состав топлива. А это, извините, относится к разряду государственных тайн. Роскосмос оказался в безвыходном положении. Раскрыть полностью состав топлива он не мог, и казахи получили формальный повод вчинить иск ЦЭНКИ. Который, как это ни удивительно, самый гуманный в мире казахстанский суд удовлетворил в полном объёме. Сумму выставили неплохую — два с четвертью миллиарда рублей. Как говорится, не догоню, так заработаю.
— И чем там дело кончилось? — президент и сам может узнать, но зачем, если перед ним человек уже в теме.
— Роскосмос замотал дело. Деньги казахи так и не получили, арест имущества чисто технически произвести очень сложно. Затем подали на апелляцию, по итогу дело спустили на тормозах. Точной формулировки не знаю.
Президент хмыкает. Надеюсь, одобрительно.
— И вот скажите, Владимир Владимирович, мне зачем все эти приключения? На Байконуре придётся устраивать увлекательные склоки с казахами вместо того, чтобы делом заниматься.
— А что тебе нужно для эффективной работы? — Задумываюсь. Отказ не хочет принимать, что подтверждает мягко, но непреклонно: — Понимаешь, там наши люди живут. И даже не это главная проблема. Сам ведь знаешь, что Байконур — это символ, истоки всей нашей космонавтики. Гагарин впервые именно оттуда полетел. Нельзя Байконур просто так на свалку истории выбрасывать.
— Тогда надо казахов оттуда выбросить. Или поставить на место, — перехожу к плану «Б».
Если нельзя отказать прямо, надо выставить невыполнимые условия, а затем руками развести: «Ах, мы бы со всей душой, но сами видите…».
— Дуумвират — самая неэффективная форма управления. Без всяких оговорок, как про демократию. На Байконуре сейчас именно, по-русски говоря, двоевластие. От этого надо избавиться и сделать так, чтобы казахская администрация с нами согласовывала все свои действия, а не мы у них разрешения спрашивали. Мне вот нравится, как американцы ставят дело. Если они арендуют Гуантанамо у кубинцев, то хрен их оттуда сковырнёшь. И ни одного кубинца они туда не пускают. И как зарядили арендную плату в двенадцать тысяч долларов (правда, серебром) сто лет назад, так и платят эту жалкую подачку.
— И как это сделать?
На этот вопрос не отвечаю, даже плечами не пожимаю. Вижу, что не мне он задаётся, а самому себе. И мне не нравится, что президент с места не сдвигается. Не хочет, чтобы Россия уходила оттуда. Да разве я против? Только давайте без меня, а?
— Хорошо, Витя, мы подумаем, как дальше быть, — президент не спешит рубить сплеча. — Но ты тоже подумай. Может, и не так всё плохо, как ты считаешь.
Конечно, не так, всё намного хуже — но вслух, понятное дело, ничего такого. Только прощаюсь. Кидаю взгляд на время в углу экрана. Я, наивный, рассчитывал поспеть хотя бы к концу лекции. Однако вдобавок к лекции чуть весь обеденный перерыв не ухлопал. Тяжёл оказался разговор с вождём.