Глава 21
Физика высших сфер
25 июня, суббота, время 15:45.
Московская область, Ново-Огарёво.
Утро началось восхитительно. В несусветную для неё рань, в одиннадцатом часу, позвонила Кира и захлёбывающимся от восторга голосом сообщила, что число подписчиков блога подпрыгнуло до трёх миллионов. Если учесть, что до этого никак не могла преодолеть полуторамиллионный рубеж, скачок впечатляющий. Поздравил её и потребовал пересмотреть наши отношения, это она должна платить мне, а не я — ей. Тут же закруглила разговор. Хитрушка.
Отвлекла меня от статьи. Научной, между прочим. Был ещё звонок от Хованского, и вот я на месте согласно его приглашению.
После немного нудной процедуры меня допускают на территорию. Гену и Зину спроваживают в отдельную резервацию, как и водителей других гостей. Там достаточно комфортно, надеюсь, не будут сильно скучать.
Подъехал чуть раньше остальных, мне так положено, как самому молодому. По должности не знаю, а по возрасту точно.
Распорядитель или на английский манер дворецкий — примерно одного со мной роста, но значительно шире и округлее — приглашает внутрь.
— Кроме меня, нет никого? — получив подтверждение, решаю повременить: — Подожду здесь немного.
Вытаскиваю телефон, хоть их позволяют проносить. Мажордом тут же замечает:
— Телефон в доме лучше выключить. Нехорошо, когда звонки беседе мешают.
Покладисто киваю. Но пока не в доме, можно и поговорить.
— Алексей Андреевич, вы скоро?
— Уже подъезжаем.
Как раз и вижу паркующуюся за оградой машину. Явно очень недешёвую, представительского класса. Это он, Хованский, пригласил меня сюда. Вроде неформальный междусобойчик, только у меня сильные подозрения, что главная политика в стране определяется именно в таком формате.
Мой расчёт на то, что на скандальное интервью Кире Хижняк последует немедленная реакция, оправдался. Никакой другой причины нынешней тусовки не вижу. Да и предварительный разговор с Хованским иные объяснения отметает.
Алексей Андреевич не успевает дойти до крыльца, как подъезжают ещё две машины. Из одной выбирается зампред Совета Безопасности, из второй — Трофимов Юрий Владиславович. А вот с ним мне лишний раз сталкиваться не хочется. Нестерпимо начинают чесаться руки отрихтовать физиономию преемнику Борисова на посту гендира Роскосмоса. Объективно Борисов ничем не лучше, но сменщик на первом посту всегда вызывает волну надежд. И когда они разбиваются, то точно такого же руководителя начинают ненавидеть больше, чем сменённого. И правильно. Зачем менять шило на мыло?
Вот теперь можно заходить.
— Здравствуйте, Алексей Андреевич.
— Виктор Александрович, — Хованский достаточно уважительно пожимает руку.
И пресекает мою попытку увлечь его внутрь. Ну да. Поворачиваться спиной к Дмитрию Анатольевичу не стоит, приходится терпеть. Вот только руку Трофимову пожимать не спешу. Под взглядами высоких лиц — недоумевающим зампреда и предостерегающим Хованского — всё-таки пожимаю. Едва удержав себя от попытки переломать ему пальцы.
Трофимов проглатывает почти скрытое почти оскорбление. Дежурно улыбается. Ну, ему не привыкать.
Во время этой заминки и общего шествования в гостиную прибывают и остальные. Вице-премьер Чернышов Валентин Денисович по вопросам ракетно-космической техники и сопутствующим темам. Ганин Олег Станиславович, по слухам, находящийся в одном шаге от того, чтобы занять главный пост в Сбере. Ещё приехал Костюшин, но судя по его усилившейся одышке, тоже скоро уступит место Хованскому.
Мало званых, а избранных ещё меньше, так оцениваю собравшийся синклит.
Ушедший два года назад на почётную пенсию Владимир Владимирович продолжает держать руку на пульсе. За много лет он пустил слишком глубокие корни во всей системе российской власти. Опять же, преемственность надо соблюдать.
Заходит хозяин, все тут же встают — разумеется, я быстрее всех, возраст и тренированность позволяют с места подпрыгивать, — получают благожелательную отмашку и садятся. Один Костюшин только намечает движение, но с него и этого хватит. Особенно учитывая его особые отношения с хозяином резиденции. Видимо, постарел Владимир Владимирович после нашей первой очной встречи. Но я за восемь лет изменился ещё сильнее.