Покровский отшвырнул очки от себя, те пролетели между ним и Молчановым. Покровский проводил их взглядом.
— Из первого ряда смотрел. Чуть — чуть не дотянули, буквально вот так, — Покровский изобразил пальцами чуть — чуть в его представлении. — Недоноски хреновы, — Он мотнул головой, цокнул и перевел взгляд на Молчанова. — А ты за красных или за синих?
— Я не увлекаюсь футболом, — сказал Молчанов.
Он говорил это много раз, но почему — то ему вдруг стало стыдно.
— Бабская забава — смотреть как мальчики в трусах мяч гоняют. Для мужиков только хоккей.
Покровский взмахнул невидимой клюшкой, подхватил шайбу и закатил в невидимые ворота.
— Ты что — то хотел показать? — спросил Молчанов.
Покровский смотрел, будто сканировал мысли, потом перевел взгляд ему за спину и указал пальцем по направлению движения станции. Молчанов обернулся. Над поверхностью Земли извивались сине — зеленые отблески северного сияния. Похожие на драконов из Китайского театра теней, они были размером с целые города и страны.
Молчанов застыл не в состоянии произнести хоть слово. Какой — то звук все — же вылетел из его уст и напоминал сдавленное мычание. Ничего прекрасней он в жизни не видел.
— Аврора Бореалис, — произнес Покровский.
— Как ты узнал, что сегодня будет свечение? Никто в ЦУПе не упоминал о недавних вспышках на солнце.
— Они недавно стали следить, не научились еще, салаги. Последние годы только американские электрики сообщали о солнечной погоде, уж не знаю откуда они данные брали.
— Я видел много фотографий, но в реальности это… Немыслимо.
— Римляне обожали богиню Аврору и ее сына Борея. Он символизировал могучий северный ветер. Смотри какой у парня бурный нрав.
Причудливые гигантские фигуры то двигались, то замирали, словно нарисованные, потом исчезали, а затем появлялись уже на сотню километров в стороне.
— Здесь наша мамочка защищает нас, — сказал Покровский в сторону Земли, потом перевел взгляд на черный бесформенный космос. — В межпланетном пространстве мы будем одни.
— У нас же есть магнитный экран — Щит. А если и его не хватит, то капсула со свинцовыми стенами защитит от любого излучения.
Покровский покосился на Молчанова с легкой ухмылкой, будто тот ляпнул глупость. Они просидели какое — то время в тишине. Неизвестно откуда в руке Покровского появилось слегка почерневшее деревянное распятие на шнурке.
— Вон большой круг, видишь? — заговорил Покровский. — Это Лондон. А там справа сейчас будет Копенгаген, но мы его не увидим, не живут там люди больше.
— А Москву увидим? — спросил Молчанов.
Покровский покачал головой.
— Орбита проходит севернее. В другой раз, летописец.
Они снова помолчали.
— Раньше здесь все было в свете, — С легкой обидой заговорил Покровский, когда они пролетали над Россией. — Питер вон еще старается, карабкается как никак. А дальше чернота одна, все вымерло. Голодный народ сбежался поближе к печатному станку.
Покровский снова погрузился в себя. Молчанов поглядывал на него искоса, но тот на время и забыл о его присутствии.
— Тебе нужно поспать, — сказал Молчанов.
Покровский с усилием вздохнул.
— Да разве тут уснешь, — он поглядел на часы. — Перед запуском надышаться хочется.
Покровский провел большим пальцем по крестику.
— Ты когда — нибудь видел, как ведет себя кровь в невесомости?
Молчанов отрицательно помахал головой.
— Сгустки превращаются в кругляшки размером с вишенки. После каждого стука сердца, рана, как будто рыба мечет икринками. Они крутятся вокруг тебя вот так, этакие крохотные луны. И как будто притягиваются. Залетают в глаза, в уши или рот, как назойливая мошкара. Знаешь какова на вкус чужая кровь?
— Нет, — твердо сказал Молчанов так, чтобы Покровский прекратил этот рассказ.
Покровский поглядел на Молчанова с уважением и продолжать не стал.
— Серега был еще жив, когда я нашел его. Прямо здесь, где ты сейчас сидишь. Он заглушил реактор, но сильно обгорел. Все говорили, что это я сделал, но то был Серега. Он превратился в кровоточащую рану. Не говорил, только мычал. Глаза вымаливали меня убить его. — Покровский убрал крестик в карман. — Я держал его за руку пока он не перестал дышать.
— Командир был уже мертв?
Покровский покивал.
— Я видел его тело, снаружи, когда отстыковал реакторный. У меня тогда был реактивный ранец, и я мог подлететь и забрать его. Я понял, что не смог бы вернуться с телом обратно, последний шлюз заклинило, осталась узкая щель. Ранец я бросил снаружи, он до сих пор висит там, на обратной стороне главного.