— Космос это ведь здорово! Сколько поколений туда мечтали попасть… Циолковский… он ведь хотел, пусть не сразу… Но надо стремиться… Надо пробовать… (далее неразборчиво)
Это произнесла вся построенная из овалов Аня, с бесцветно-русыми мышиными волосами и всегда грустным лицом с толстыми щеками. Она порой начинала предложения логичными осмысленными фразами. Но ближе к концу предложения мысль угасала, терялась. У голоса будто бы плавно уменьшалась громкость и окружающие могли только догадываться, что она хотела сказать. Но на неё никто не обижался. Зато она варила прекрасные супы, делала пельмени, жарила румяные, тающие во рту котлетки и тефтельки, обеспечив сегодня настоящее кормовое разнообразие собравшимся, голодяям большую часть года, обыкновенную каждодневную пищу коих составлял разноцветный и напудренный разными “вкусами” жиденький сойлент. “Чтобы было чего посёрбить” — так она это скромно именовала странным словом неизвестного происхождения. И даже пахло от неё всегда какими-то булками. Аня всегда хотела быть образцовой хозяйкой-женой, но до сих пор была незамужней. Тридцатидвухлетняя и осознающая темпы ускоряющегося времени, она порой долго и нудно рефлексировала над своей жизнью. И то, что она сказала сейчас — ещё бравурное праздничное настроение. Обычно было хуже.
А что она хотела высказать точно — то и сама никогда не знала толком. Бессловесные неартикулированные радужные мысли её невозможно было выразить. Буремысли вращались, барахтались, пульсировали, колыхались, как жидкость в невесомости, кувыркались в мистических туманностях и пылевых религиозных облаках, через которые пролетали безжизненные астероиды общеизвестных трюизмов или сверкающие ледяные кометы пошло-легендарных мудрецов прошлого: Платон, Будда Гаутама, Апостол Павел, Микеланджело, Лао-цзы, Руссо и Махавира. Никаких признаков смысла в этой ментальной пустоте не обнаруживалось. Аня неоднократно пыталась описать бесконечно несемантичное, искривлённое пространство своего внутреннего космоса. С помощью эзотерических священных книг. Гороскопов, которым она безумно доверяла и выстраивала по ним системы выигрыша в разнообразные лотереи, просаживая деньги. Но в итоге всё равно ничего не выходило, списывалось на проклятый судьбоносный сглаз. И вот Аня опять потеряла координаты и векторы очередного путешествия слов в своей голове, хоть никогда и не курила с ребятами, равно как и не пила ничего алкогольного. Но ей и не надо. Дури и без того хватало.
И вот все постепенно ожили, прошли спектральное смещение из тормознутости в говорливость. Пошли разговоры.
— Мне звонили с прошлой работы… Зарплату не выплатили до сих пор целиком, а просят чтобы я им помог разрулить косяки, ага, сейчас уже побежал делать…
— Я же Телец, а значит творческая личность. А ты Весы, то есть неконфликтный взвешенный человек.
— Больше всего ненавижу шансон, даже попса вот эта хитовая — только на втором месте антирейтинга…
— Мы делали эти конфетки сами, зачем покупать? Получилось не очень, конечно, но всё слопали, никто не жаловался…
— У людей нет никакого прогресса. И в питании, и что мы нефть качаем — никакого прогресса нет. Загадили целую планету уже. Леса вырубили, бедных животных истребили всех. И всё гадим, гадим, гадим, гадим. А потом тратим деньги на лекарства, отдаём всё корпорациям, несём в проклятый Pharmakon. И вот такой порочный замкнутый круг — гадим, потом лечимся, потом гадим…
Было весело, хотя бы оттого, что они собрались вместе и шумно галдели. Никто никого, разумеется, не слушал. Череда монологов-отсебятин маскировалась под диалоги. Каждый болтал на своей частоте о собственных переживаниях, “гениальных” идеях, зацикливался на личном опыте, ради приличия делая паузу для следующего выступающего.
Гастронавт Хоппо развалился в перегрузочном облезлом кресле, расслабленный от выкуренного, захмелевший от выпитого, осоловело раздобревший от съеденного. Порозовевший щеками и даже умиротворённо сгладившийся чертами своего острого треугольного лица, словно угловато вырезанного ножницами из шершавого картона. Но тут он вдруг вспомнил новость, что недавно прошла по интернету. И которая могла бы объединить их разноголосый хор вздорных выкриков в единую песню обсуждения. Нужно было обговорить важную проблему. Затрагивающую всех. Пугающую. И по этой причине задвинутую в дальний ящик памяти до непонятных времён, когда, авось, сама собой решится.