— Чего тебе надо от меня? — раздраженно бросил Каменато, неотрывно следя за действиями детектива.
— Ты свидетель по моему делу, — ответил детектив.
— Какому делу? — Каменато не сразу сообразил, о чем вообще говорит этот коп.
— Твой рисунок, на котором я тебя и застал впервые — откуда ты взял тот сюжет?
— Сюжет? А какой там сюжет? В Гетто каждый день находят десяток таких жертв, пустырей этих там тоже навалом, мне даже не пришлось напрягать фантазию, чтобы придумать подобный сюжет. Если бы ты делал свою работу каждый день, а не только сегодня, может, этих жертв было бы меньше.
Каменато выпалил последнюю фразу и зло уставился на детектива. Ему уже было все равно, привлекут его, потащат в участок или что там собирался делать этот коп.
— Я не говорил, что убийство совершено в Гетто, — тут же заметил детектив. — Но ты ведь знаешь об этом больше меня, верно? Все, что от тебя требуется, просто обо всем рассказать.
— По-твоему, я похож на самоубийцу? Рассказать тебе и попрощаться со свободой, а потом и жизнью! Отличный план. Но я пока не готов к таким переменам.
Сказав все это, Каменато снова хотел воспользоваться баллончиком с краской, который однажды уже выручил его из подобной передряги. Но на этот раз коп оказался быстрее и перехватил его руку, заломив за спиной.
— Ты же не думаешь, что я тебе отпущу? — уточнил детектив. — Я и так потратил уйму времени на твои поиски.
Пока коп не успел опомниться, Каменато умудрился схватить его второй, свободной рукой, ему и нужно было всего лишь коснуться открытого участка кожи. Зрачки тут же сверкнули серебристым блеском, будто в глазах расплавился металл. И Каменато увидел...
— Вот, значит, как, Ишикава Джин, — с ошалелой улыбкой тихо процедил он. — Твою сестру убили, поэтому ты пошел в полицию. Но ведь ты и сам не из этого района. Там, откуда ты родом, красивые сады, шикарные дома, и жителям незачем работать здесь.
Он увидел крохотную часть жизни детектива Ишикавы — ту, где он еще совсем мальчишка. Но большего ему и не нужно, даже этого оказалось слишком много. Тонкая струйка крови потекла из носа у Каменато. Он падал все глубже и глубже в чужую жизнь, пока не очутился в давнем, запертом на все замки, воспоминании детектива.
— Атсу, ты дома? — маленький Ишикава забежал домой с перепачканными руками, вся его футболка была в грязи, потому что он играл в саду. Джин не хотел звать кого-то из прислуги, надеялся попросить старшую сестру, которая всегда помогала ему и никогда не ругала.
— Атсу, ты где? — не унимался маленький мальчик. — Атсуко, я...
Фраза оборвалась на полуслове. Джин, распахнувший дверь в комнату сестры, замер на пороге, будто налетев на невидимую преграду. Его сестра лежала на полу, странно раскинув руки, и не шевелилась. Волосы, за которыми сестра ухаживала с такой тщательностью, сейчас спутались и пропитались кровью. Сквозь распахнутый ворот блузки выглядывала золотая цепочка с подвеской, которой сестра очень дорожила. «Такой больше нет», — повторяла она, любовно поглаживая золотые язычки пламени, парящие над волнами. Теперь же цепочка свешивалась с шеи, путаясь в окровавленных волосах.
На негнущихся ногах Джин подошел к сестре и медленно опустился перед ней на колени. Протянув дрожащую руку, он коснулся ее волос, дотянулся до подвески на цепочке, так же любовно огладив контуры кулона, который так манил и притягивал его раньше. И замер, коснувшись холодеющей руки сестры. Он потряс ее, будто пытался разбудить от дневного сна. Но она не просыпалась.
— Атсу, пожалуйста, проснись... — шептал он, в глубине души зная, что сестра уже никогда не проснется.
Он сидел так до тех пор, пока не пришли родители и силой не уволокли его. Уже после, находясь под действием сильного шока, он забыл, что сам нашел ее в тот день. В день, когда она умерла. Родители отправили его в престижную гимназию-пансион, и он совершенно не помнил тот день. Он знал с их слов лишь то, что с сестрой произошел несчастный случай.
Каменато видел все глазами Ишикавы, глазами маленького мальчика, каким тот когда-то был. Он даже переживал те же самые эмоции — растерянность, страх и запоздавшее горе. Он бы и рад был вырваться из этого воспоминания, но уже не мог.
Когда детектив опомнился и попытался вырвать свою руку, перед глазами Каменато все уже заволокло туманом, волной нахлынула боль и унесла его в серую пустоту, он застонал и опустился на землю, падая на колени.
В конце концов, даже боль отодвинулась на задний план, его начало трясти, а кровь из носа бежала уже не тонкой струйкой и, кажется, именно ее медный привкус он ощущал во рту. Он разжал пальцы, но уже ничего не видел, не чувствовал хватки детектива и его присутствия.