Буря, так долго грозившая разразиться, наконец-то вылилась на город холодным дождем.
Первое, что увидел Каменато, проснувшись, был абсолютно белый потолок. Он не сразу вспомнил, что случилось вечером, и несколько долгих тревожных секунд провел в состоянии полной дезориентации, пытаясь понять, почему он не дома. Осознание пришло с оглушительной ясностью, и Каменато застонал. Он сел на диване, обхватив руками голову, которая казалась ему огромной, как улей с пчелами (с очень злыми кусачими пчелами).
Ну, он находился не в тюремной камере, и это уже было хорошо, верно? С трудом подняв затуманенный болью взгляд, он попытался осмотреться. Комната — относительно чистая, довольно большая и практически без мебели — явно находилась не в Гетто. До него не сразу дошло, кому принадлежала эта комната, но когда он осознал, то вымученно улыбнулся.
— Ну, приехали, — тихо прошептал он. — Провести ночь у копа, превосходно. Такого опыта у меня еще не было.
Обычно он использовал свои... «таланты», чтобы люди держались от него подальше. Правда, в этот раз что-то пошло не так, он чувствовал, что не просто перегнул палку, а сам чуть не оказался на том свете. Такое случалось, хоть и не часто. Сам виноват, не подумал о последствиях.
Надо было что-то делать и как-то выбираться из гостеприимного дома детектива Ишикавы. Но голова так болела, что Каменато совершенно не понимал, что же, Безликого бога побери, ему делать дальше.
— С добрым утром, — приветствовал его детектив. Он вошел в комнату, подвинул стул к низкому журнальному столику напротив дивана и сел.
Каменато не считал это утро таким уж добрым и с опаской посмотрел на Ишикаву. Он бы предпочел отмалчиваться до последнего, но головная боль оказалась такой сильной, что, поморщившись, Каменато спросил:
— Можно воды?
Ишикава как будто был готов к подобной просьбе, он кивнул на столик перед диваном, там стоял полный стакан воды и коробочка таблеток. Наклоняясь к стакану, Каменато заметил окровавленное полотенце на полу. Вот же... он едва сдержал желание потрогать собственное лицо, чтобы убедиться в своей догадке. Его, очевидно, накрыл приступ прямо перед детективом. Совсем не по плану вышло... В последнее время все у него выходит не по плану. Хотя и планов-то у него тоже никогда не было.
Он выпил две белые таблетки, надеясь, что они не убьют его окончательно, и осушил стакан воды. Стало немного лучше. По крайней мере, делиться съеденным на ужин ему уже расхотелось.
— Ну а теперь, Каменато Казуя, ты все-таки ответишь на мои вопросы? — по-деловому, не тратя время зря, спросил Ишикава.
Каменато побледнел еще больше, хотя его цвет лица и до того нельзя было назвать идеальным. Детектив назвал его полное имя. И хотя Каменато понимал, что прятать железный Гетто-браслет поздно, он инстинктивно убрал руки в рукава старой разношенной кофты, напрасно сжав ткань.
— Раз уж ты знаешь, как меня зовут, тебя не должно удивлять, что и я твое имя знаю, — видимо, заметив жест Каменато, сказал детектив. — Но вопрос, что ты делал в Миддл-Тауне и как проник за стену, не самый важный сейчас. Во-первых, что за... что с твоими глазами? Во-вторых, как ты узнал про убийство, которое так подробно изобразил на стене, мне нужно знать все подробности.
Каменато скривился, хотел уже ответить какой-нибудь стандартной фразой, смысл которой укладывался бы в «да пошел ты», но детектив продолжил, не дав Каменато ответить.
— Я не собирался тогда и сейчас не собираюсь вешать на тебя убийство. Можешь не верить, но мне нужна только информация.
Каменато хмыкнул, недоверчивость никуда не ушла, скорее наоборот.
— Как мило, — ехидно заметил он. — Да ты, я смотрю, честный коп.
— Не веришь? — Ишикаву недоверие Каменато даже не удивило. — Что заставит тебя поверить?
— Что со мной будет? — спросил Каменато уже без издевки. — Если я отвечу на твои вопросы, расскажу всю правду, что потом?
— Потом я закрою глаза на твои нарушения и отпущу, — ответил Ишикава. — Тебе ничего не грозит. Обещаю.
— Даешь обещание, а уверен, что сможешь выполнить его, когда услышишь мою историю? — уточнил Каменато, склонив голову набок. — Даже если это не уложится в твою картину мира?
— Твое присутствие здесь уже не укладывается в мою картину мира, — напомнил Ишикава. — Я не приглашаю к себе незнакомых людей, тем более тех, кто пытался лишить меня глаза, прыснув краской.