Ишикава не мог отпустить сестру, особенно теперь, когда вспомнил, как нашел ее мертвой. Что если Каменато не зря пробудил в детективе эти забытые воспоминания. Что если это тоже часть его судьбы. Что если его предназначение, по крайней мере, часть — это помочь разобраться детективу со своим прошлым. И, может быть, это приведет к тому, что и Каменато разберется, наконец, с собственным прошлым.
Выйдя из храма, Каменато принял решение и позвонил детективу Ишикаве. Тот ответил почти сразу, будто держал телефон все время под рукой. Такой расклад Каменато не очень вдохновил.
— Слушаю? — ответил Ишикава.
— Это Каме, — представился Каменато. — Мы можем встретиться? Сможешь найти мою квартиру и приехать туда, в Гетто?
— Я думал, ты теперь живешь в клубе? — настороженно уточнил Ишикава.
— Живу, но поговорить хочу там. Так ты сможешь или нет? — в голосе Каменато проскальзывало нетерпение, он мог и передумать, поэтому стремился побыстрее все решить, пока в нем еще была хоть какая-то решимость.
— В Гетто, та квартира, где на стене портрет женщины?
— Да, именно та квартира, — терпеливо пояснил Каменато. — Когда ты сможешь приехать туда? Сегодня? Завтра? Через неделю?
— Погоди, мне надо сообразить, — Ишикава замешкался. — Завтра я точно смогу.
— Ну, тогда до завтра, буду ждать, — Каменато хотел уже бросить трубку, но до него донесся голос Ишикавы.
— Каме, только, пожалуйста, не делай глупостей, — твердил он. — Там может быть опасно, я...
— Да-да, я понял, детектив, я же как-то жил все это время в Гетто. Увидимся завтра, сам не попадись на глаза местным, пока.
Он повесил трубку и выдохнул. Ну вот, осталось только встретиться и все объяснить детективу. Джину.
На следующий день Каменато пришел в свое бывшее пристанище еще до обеда. По дороге он купил какой-то еды, чтобы не отвлекаться на подобные дела, и, вооружившись альбомом и хорошо наточенным карандашом, стал ждать детектива. Время они не обговаривали, детектив мог приехать днем, а мог и вечером. Но подобные мелочи не волновали Каменато, наоборот, он рассчитывал, что сможет еще раз все хорошенько обдумать.
Сквозь большие полосы черной краски со стены просвечивал портрет женщины, Каменато не закрасил его полностью, лишь намалевал черным сверху со злости. Он смотрел на этот портрет, вспоминая свои давние и уже привычные, как старая разношенная обувь, чувства. Он плохо помнил, сколько лет ему было, восемь или девять, в любом случае, слишком мало, чтобы самостоятельно заботиться о себе. Он остался один, ему пришлось прибиться к одной банде, чтобы не помереть с голоду. Но прежде, чем это случилось, он очень долго ждал. Ожидание — вот его самое яркое воспоминание из детства. Ожидание, что она вернется, его мать. Потом, когда этого так и не произошло, в нем еще долго сидела тупая вера в то, что с ней что-то случилось. И уже много лет спустя его накрыло осознание собственной глупости и злость, беспощадная обида на нее и на себя, за веру, которая чуть не убила его. Но ему удалось выжить, повзрослеть и — он тешил себя надеждой — поумнеть тоже. И не вера помогла ему, а упрямое желание доказать, что он достоин жизни. Он, как сорняк, смог преодолеть все, что на него свалилось. И пока его еще не затоптали, он мог и дальше существовать так, просто расти, где попало, бороться за каждую частичку света и воды и поздравлять себя с очередным прожитым днем, вознося благодарность Богине Аканэ. Но с каждым днем такое существование становилось все более бессмысленным. Прошлое напоминало о себе, но не так, как привык о нем думать Каменато. Оно настойчиво требовало ответов, доводов «за» и «против», оно возвращало его к причине своей обиды, к тому, почему он оказался здесь.
— Выглядишь уже лучше, — с порога сказал Ишикава.
— О, спасибо! Уже могу участвовать в конкурсах красоты? — прогоняя задумчивость, с иронией спросил Каменато.
— Если они проходят в Гетто, может, даже выиграешь, — в тон ему ответил Ишикава.
Каменато пригласил детектива на расстеленный у кровати матрас, на котором сидел сам. Детектив уселся рядом.
— Ты бы не стал приглашать меня сюда, если бы ответ на мою просьбу был простым, верно? — перешел к делу Ишикава. Светская беседа, видимо, не была его сильной стороной.
— Верно, — Каменато усмехнулся. — Но мне нужно тебе кое-что рассказать. Тогда, возможно, ты поймешь меня чуть лучше. К тому же, в том, что ты вспомнил о сестре, есть и моя вина. Получается, я знаю о тебе так много, а ты обо мне почти ничего.