Но они был на месте, слон и конь, вечно бредущие бок о бок куда-то одной им известной дорогой. Два больших валуна — круглобокий серый и остроносый рыжий — слон и конь, которые везли меня после школы домой, и я пришпоривал их каменные бока пятками и шептал: «Вперёд!».
И за мной гнались преследователи, и я догонял кого-то, и всё двигалось стремительно, как ураган, но оставалось на месте.
Я провёл рукой по прохладному камню, не удержался, и ободряюще похлопал «слона» по покатому лбу. И вспомнил другое место и других неодушевлённых зверей, которые, правда, имели более определённою форму, и мне захотелось увидеть их снова. Это воспоминание было таким старым, что я почти не помнил его. Я помнил память о нём.
Старый городской сад, в нём росли тополя и берёзы высотой с многоэтажку, а мне казавшиеся высотой в бесконечность. Он был похож на кладбище. Вдоль заборов темнела чаща кустов и сорняков, а в самом центре стоял круглый, каменный фонтан, не работавший даже на моей памяти, до половины заполненный слежавшимися прошлогодними листьями. Здесь стояло чёртово колесо и торчали ржавые кости каруселей, и всё это не работало. Это в самом деле было кладбище — аттракционы доживали свой век, от них почти уже ничего не осталось, и чёртово колесо срезали и разобрали ещё в те дни, когда я был слишком маленьким, чтобы что-то запомнить.
Там стояли звери.
Да, теперь я вспомнил их, они стояли на жёстких пружинах, или, может быть, были просто прикреплены к платформам, но мне казалось, что я помню крутую шею лошади с седлом и уздой, серо-белой, только местами сохранившей краску. Я наклонялся к её застывшей гриве и воображал, что скачу по простору, такому широкому, что можно захлебнуться от восторга.
Больше не было коней и не было страшных зарослей вокруг, и дорожки разобрали и выложили заново, а старый фонтан превратился в клумбу, и в стороне от него теперь шумел новый, в котором брызгались с визгом дети. Ни каруселей, ни колеса.
Словно не было ничего. Как я ни старался, мне не удалось соединить две картины: кладбище, заваленное сухими листьями, ощетинившееся ржавым костяком, чёрное от несовершенства детской памяти, и новый сад, с ярко-зелёными клумбами и качелями жёлто-красными и такими новыми, что, наверное, должны были заскрипеть, если бы я решил их погладить.
Мои белые кони исчезли навсегда, даже из моей памяти они пропали, утонули в темноте. Я не смог бы поклясться, что они когда-то точно существовали.
От забора возле серого дома, который в прошлом казался мне высоким и похожим на крепостную стену, местами остались лишь основания каменной кладки. Угол, выходивший на перекрёсток, венчала чаша клумбы, в неё я забирался, когда приходил сюда встречать с работы маму.
Не было больше клумбы, и деревянная часть забора исчезла тоже, остались белые столбики и кусты, буйно разросшиеся словно живая изгородь.
Я перешёл дорогу и оглянулся: отсюда зимой уходил снежный коридор, деревья смыкались над ним как своды, и снег сверкал как бриллиантовое крошево. За деревьями мы прятались от чудовищ, и искали раковины улиток. Здесь был люк на бетонном возвышении, покрытый мхом, на котором мы селили крошечных человечков и отправляли их в дальние походы ради спасения посёлка. Они шли через травяные леса, спали на листьях и строили шалаши из веточек. Они всегда возвращались с победой.
За дорогой был двор детского сада. Я вышел к месту, почти сакральному, и не увидел ничего.
Здесь стоял дом. Высокий, из красного кирпича, разрушенный, с досками, которые тянулись над провалами, и я никогда не решался пройти по ним. Потом дом разрушили, и на месте подвала появился наш форт. Форт атаковали монстры, и мы защищались от них камнями и палками. Сейчас на его месте осталось ровная площадка.
Среди деревьев старого сада мы бегали динозаврами, стайками травоядных, которые подрывались от малейшего шума и уносились прочь. Там, дальше, был театр, под грушевым деревом, у которого ствол изгибался как скамейка, рядом с сиреневыми кустами, в которых водились жуткие уховёртки, ещё дальше — дуб-башня, в ветках которого жили древесные обезьяны, питавшиеся листьями и общавшиеся языком жестов.
Больше не было сада, и не было мрачного, старого здания, в котором, как мы доподлинно знали, жили люди-монстры. На его месте стоял жилой дом, окружённый парковкой.