Я ощущала, что свои слова мирн подкрепляет ментальной атакой. От нее мне должно было стать жалко себя непутевую, но к его, да и моему удивлению все его потуги были тщетными. Я как заведенная твердила одно и то же, да и что по большому счету я могла сказать?
Слетевший с катушек от напряжения следователь мог поверить в любую ерунду, и если в самом начале я хотела приукрасить суровую действительность Альема животрепещуще описывая пакость, что меня пожевала, стаи зомби, бродящих по улицам, летающих чудовищ пышущих огнем на обед и плазмой на ужин, то потом отказалась от этой шальной идеи.
А вдруг поверят?
Промокнув платком капли пота на лбу, алеющий лихорадочным румянцем на обычно бледных щеках, следак кивнул стоящему у входа в допросную охраннику и захлопнув папку ретировался первым. Я же по привычке вытянула руки и стальные обручи системы кандалов захлопнулись на моих запястьях.
Шагать в таком приспособлении было по-новому унизительно. Я неловко семенила как оберегающий яйцо-потомство пингвин королевской породы, неуклюже переставляя лапки в казенной обувке на пару размеров побольше. Каждый шаг сопровождался громким железным скрипом, как будто распахнули тяжелые ворота на давно несмазанных петлях, слава Небу в камере их снимали.
Обычные наручники мне заменили на это гениальное изобретение кузнечного искусства после того, как один из доставляющих меня обратно в камеру охранников рискнул пощупать пониже спины. Одним ударом я сломала ему нос, а вторым ключицу и три ребра.
Больше меня потрогать не пытались. Того охранника убрали, а новый (молчаливый шкаф с неотягощенным интеллектом лицом) вёл себя предельно вежливо и крайне осторожно, уважительно поглядывая исподлобья, когда думал, что я его не вижу.
Я пела песни (негромко, да и громко тоже), повторяла неправильные глаголы на парси и устоявшиеся фразеологизмы на остском, доказывала недоказуемые аксиомы и даже (кажется…у меня не было пары констант, да и вспомнить на вскидку несколько арктангенсов по памяти я не смогла) воспроизвела математический эксперимент Люри-Боулса, за который был обещан приличный денежный приз.
Четыре дня меня не «приглашали» на допрос, разбавляя мой бесконечный день неким приятным разнообразием — трехразовым питаньем, а потом случилось то, что я, рисовавшая в своей голове любой возможный исход (как показала реальность, любой, кроме этого) никак не ожидала…
Нежданно негаданно в мою камеру, средь бела дня (у меня теперь всегда белый день, лампы стали светить еще ярче) вдруг вошёл он…
— Отец, — кивнула я вошедшему мужчине и выжидательно уставилась на его невозмутимую физиономию. Уверенна, он рассчитывал на то, что, заливая его пиджак горючими слезами я начну жаловаться на свою горькую неволю. — Какими судьбами? — спросила я и похлопала по хрустящей простынке, накрывающей нары.
Одеял тут не было, и в мшисто-серой хлопковой робе, босая, я перманентно мерзла, когда не двигалась. Моё ложе в длину было меньше моего роста сантиметров на пятнадцать и приходилось скрючиваться в три погибели, чтобы поместиться на нем в относительном комфорте. Если бы я сразу не заплела их в тугую косу, мои волосы сейчас уже превратились бы в воронье гнездо. А таким как я расчески не полагались. И я прекрасно понимала их опасения: оружие можно сделать из мятой купюры или бруска мыла.
Он отказался, неопределенно мотнув головой, а через мгновение, один из охранников внес ему примитивный, грубо сколоченный табурет. Сидеть на посту охране не полагалось, от того во всей тюрьме стулья я видела лишь в допросной. Презрительно сморщившись, он уселся так сразу, как захлопнулась дверь.
Выглядел отец как всегда великолепно. Сшитый на заказ костюм из темно-серой шерсти, белоснежная, упирающаяся уголками воротника в подбородок, сорочка, шёлковый, на пол тона светлее пиджака, завязанный сложным узлом платок, начищенные до зеркально блеска броги, с серебряными пряжками, что лишь подчеркивали его статус, богатство и внутреннюю силу, которые он даже не пытался скрывать.
Да и зачем?
Он в десятки, в сотни раз преумножил состояние, оставшееся ему от деда, стал вторым после Императора на Вариусе, и по слухам наконец-то обзавелся наследником. Чего стоит обет безбрачия, когда некому передать торговую империю? Надеюсь бедняжке, послужившей инкубатором, хорошо заплатили.
отцовского лица на меня сейчас смотрели льдисто-голубые глаза сестры, его полные губы были привычно поджаты, словно ему не нравилось то, что он видел, хотя вероятнее всего так и было.