— Да, ему нужен сон, и все же…
— Это ему ни к чему, — возражал Ковдрей. — Божье слово…
— Нет.
Я жил в жестокие времена и повидал множество жутких способов казни людей, но с тех пор, как сожгли Бартлета Грина, ничто не тронуло меня так сильно. Я снова повернулся к трупу, глотая желчь и отвращение, и поднял фонарь.
Будто пройдя обряд очищения, убитый лежал головой на восток, в ту сторону, где когда-то возвышался алтарь и гробница из черного мрамора. Остатки свечи торчали во рту, подобно кинжалу в засаленных устах. Только теперь почувствовав запах, я прикрыл ладонью рот и нос: воняло застывшим салом и внутренностями. Свеча, должно быть, горела, и расплавленный воск покрыл лицо маской смерти. Языки воска застыли у самой… О мой Бог! Что же сделали с грудью!
Тело вспороли, внутренности вывернули наружу. Поблескивая в густой луже черной крови, они лежали, словно ранний завтрак среди камней. Меня снова стошнило, и, пригнувшись к земле, я только теперь заметил, что держал этот несчастный в левой руке.
— Господи, Ковдрей!..
Дадли говорил, что помнит Мартина Литгоу с раннего детства. Я познакомился с ним меньше недели назад и считал его хорошим человеком. Добропорядочным человеком.
— В этом городе стало попахивать чертовщиной, — злобно произнес Ковдрей. — Идемте отсюда, доктор.
Уходя, я заставил себя еще раз обернуться на тело. Я не ошибся: даже мне, не анатому, доктору только по званию, было очевидно, что в левую руку несчастного Мартина Литгоу вложили его мертвое сердце.
Я шел следом за Ковдреем к воротам аббатства, которое в серых проблесках рассвета возвышалось над нами, словно голый скелет громадного быка.
— Вы правы, — сказал я. — Лучше послать за ним.
Принесенные фонари рассеяли сумерки уходящей ночи, и жизнь будто снова вернулась в аббатство. Обманчивое впечатление. Мысли путались в моей голове, и усталость бессонной ночи сдавила меня со всех сторон, когда появился Файк. Подъехав ближе, он спустился с лошади и неспешно зашагал ко мне.
— Это тело вашего слуги, доктор Джон?
Файк прибыл с тремя коннетаблями с первыми лучами зари на хмуром небе. Он был в кожаной куртке и сапогах для верховой езды. Подойдя ко мне, он поднял фонарь, чтобы осветить мне лицо, словно надеялся прочесть там признание в убийстве. И, возможно, прочел.
— Любопытно, что именно вы обнаружили его, доктор Джон. Почему вы оказались в аббатстве в такое неподходящее время?
— Я… — Боже мой, ведь я даже не подумал о том, чтобы придумать себе оправдание. — Не мог уснуть. Решил, что удобное, тихое время для осмотра развалин. Пока вокруг никого нет.
— За исключением покойника. Похоже, доктор, вас не слишком пугают ходячие мертвецы?
— У меня работа.
Как же нелепо все это звучало теперь.
— Не будь вы слугой короны, — сказал Файк, — я мог бы предположить, что вы пришли сюда воровать.
— Что тут можно украсть?
— Или даже убить, — добавил Файк. — Не будь вы на королевской службе.
Я промолчал. Двое коннетаблей с фонарями осмотрели остальной неф.
— Сожалею, доктор Джон, однако думаю, пора мне взглянуть на ваши бумаги. Вы не против?
— Я принесу их.
Грамота, подтверждавшая мои полномочия, была выдана не самим Сесилом, что могло бы вызвать ненужные подозрения, но была скреплена необходимой печатью. Я повернулся, чтобы уйти, но Файк задержал меня, вытянув руку.
— Не сейчас — у меня к вам будут еще вопросы. Когда вы видели этого человека живым в последний раз?
— Я… вчера днем, во второй половине. Незадолго до нашей с вами встречи на холме.
— Вы и ведьма? Ведьма видела его тогда вместе с вами?
— Я отправил его назад присматривать за его хозяином.
— Кажется, вы говорили, что его хозяин — вы?
— Я не уточнял. Строго говоря, он служил моему… мастеру Робертсу.
— То есть тому человеку, который слег от болезни. Но, вопреки своему врачу, пока не умер.
— Идет на поправку, — ответил я.
— В отличие от этого несчастного. — Файк отвернулся, чтобы взглянуть на Мартина Литгоу. — Смерть которого наступила… А что бы вы сказали о его смерти?
— Отвратительная и несправедливая.
Вонь от трупа теперь чувствовалась сильнее, но Файк даже не пытался отойти в сторону. Сняв шляпу, он склонился над истерзанным телом Мартина.
— Однако исполнено со знанием дела. Разрез от горла до живота. Пользовались орудиями мясника, как вы думаете?
— Я — чиновник, а не мясник.
— Или топором, чтобы разрубить грудину. Взгляните-ка…