Жена водяника усмехнулась лукаво:
– Что, милая? Аль не хорош тебе покровитель? Аль не помогает тебе? Аль ликом не пригож?
Яков сурово посмотрел на Лиску.
– Пригоож…– задумчиво та ответила, – а ведь и правда твоя, тётка Марыся! Вот и покровитель мне сыскался! Мил, хорош и пригож ладно! И не надобно мне другого! Ай да тётка Марыся, ай да умна!
Кот увернуться не успел, всё-таки Лисавета – перевёртыш, ловка да проворна. Подхватила на руки, наглаживает да к сердцу прижимает:
– Яшенька! Да ты моя жадобушка, да ты мой ненаглядный, сугревушка моя, сокол ясный!
Яков вывернулся кое-как, распушился, расфыркался. Что это за глупости ещё, мало того, что когда одни позволяет себе Лиска лишнего, ну это еще куда ни шло, даже приятно вначале, но при гостях то! Невместно это вовсе!
Приосанился, шёрстку пригладил, и песенку – мурлыку завел:
– Благодарствуем тебе, речная княгинюшка, и князю твоему речному благодарствуем за расположение ваше, за доверие. А уж мы-то аккурат всё чин чином подведём, будут в Лукоморье речного хозяина почитать, аки в старь, и лесного хозяина тоже. Будут тут леса заповедные, реки чистые и народ к вам уважительный.
Марыся почесала кота за ушком.
Вот. Ещё одна.
У них что, у баб, это с материнским молоком впитывается? Или инстинкт материнский? Языком несподручно вылизать, так хоть рукой погладить?
– Умный он у тебя. И вежливый. Правильный зверь. Корогушу напоминает. Тот тоже хоть хитрован еще тот, но умный зело. Да ладно, хорошо у вас, но дома всяко лучше. Да и Вадик там без меня скучает шибко, пойду я потихоньку.
Жена водяника, не чинясь вновь присвоенным статусом княнинюшки, легко подхватила на плечо мешок, и только сарафан новый в дверях промелькнул.
Братья «разбойники» (июль)
– Эко братец! – Сколько монет прихватили?! Да еще серебром! Неужто обобрали кого? На торгу?!
Все пятеро братьев стояли возле большого стола, покрытого чистой скатертью, посередине, на белой скатерти тускло поблескивали две горсти серебра.
Не то, чтобы денег таких оне не видывали, но серебром последнее время удачи не приходило разжиться.
Как добрались до Лукоморья, советом решили, всё скопленное на дело потратить: Терем поставить, утварь прикупить, обосноваться насовсем, в общем.
А терема здесь строили знатные, с размахом, просторные, светлые, с множеством горниц и печами белыми, а то еще и изразцами выложенными.
Мужчины сами все видные да справные, годов разных. Старшему, видно, уж тридцать минуло, а младший едва пятнадцатую весну встретил. Молодой, любопытный, шею тянет, не столь интерес на серебро глянуть, сколь ни пропустить бы какого слова интересного!
Те, что постарше, хмурятся, не одобрительно глядят. Ведь был зарок не разбойничать без нужды, тем паче на торгу. Место это исконно такое, безобразия там лучше не чинить, дорого может выйти.
Старший бороду пригладил, деньги в кошель сгреб неторопливо, велел меньшому взвару подать да пирогов, на торгу купленных, и кивком предложил за стол сесть.
– Нет, братья мои меньшие, нет, братья мои кровные, худое, про нас со Вторушей и не мыслите. Щас расскажу вам толком, как мы те деньги получили, да получили честным оборотом…
– А я догадываюсь, – влез сорокой в размеренную речь старшего четвертый брат, – я так и понял, что не зря намедни его полюбовница с Рыжухой, что на выселке живет, давяче прибегала. Заполошные обе, глаза хитрющие. Я было думал девке, кого их нас сосватать хочет иль так погулять. Девку-то, Лиску, их рода отделили на выселки, а тут зима скоро, но никуда с верхнее горницы не ходили и вообще не баловались, только судии да рядили, как твои менялы постом Анфиска его… – и резко примолк, прикусив язык от подзатыльника.
– Правильно, Тарас. А я еще добавлю, чтоб не лез поперёк батьки в пекло. А тебе, Белобока, накостыляю, как неродному, коли ещё раз Анфису полюбовницей назовешь! – Тяжело зыркнул из-под бровей старший, но, увидев виноватость на лице братца, потеплел взором, – сорока она и есть сорока, природа такая у Идара, но ребра поломаю!
Четвертый братец притих, бормоча себе под нос, мол, чего ребра-то, коли природа такова? Третий брат, как всегда, будто мысли подслушал, на ухо шепнул, мол, на то ты и человек, чтоб природу свою в узде держать.
Меж тем старший продолжил:
– Да прибежала третьего дня к нам на двор Анфиса, да не одна, с родственницей, и говорит: дело такое есть, как купцов заморских перехитрить и товар Лискин сбыть поскорее, да с выгодой. Мы со Жданом прикинемся перед заморскими купцами, людьми торговыми, а Лиска как будто дура-дурой и цены своему товару и знать не знает. Товар-то и в правда у ней хорош был, но чтоб поскорее расторговаться, стало быть, такую вот интригу закрутить надобно, абы люди пуще всякой похвальбы падки на то, что им удача улыбнулась, за пятак взять то, что целковый стоит. А если ещё подмаслить тем, что это в тайне держится – дело в кармане!