Повстречались они с Анфисой на исходе зимы, прям как в сказке какой: целился из лука в лисицу, а попал в красну девицу! Как сейчас помнит капли крови алые на снегу, да шрам небольшой на правой ягоде. Ждан с шумом втянул воздух. Как там она? Фисонька-лисонька, ладушка ненаглядная.
Обычно с бабами, а тем паче с девками, Ждану пары слов не связать было, хихоньки у них да хаханьки, а Ждан не знал, не ведал, как с тем быть. Вот Белобока ловко с девками разговоры вел, оне ему слово, он в ответ три, и хихикают вместе, довольные. Ждану то не дано.
А вот с Фисой, как-то сразу разговор завязался. Пока та рубаху рвала да к ране прикладывала, как потом сказала ему, неловко было при нем оборачиваться. А может, сробела, что добьет, не посмотрит, что перевёртыш. Шкура больно редкая, черно-бурая. Ждан пошел стрелу искать, жаль было, стрела хорошая, каленая. Нашёл.
Фиса, кровь остановив, между делом расспросила про стрелы да про лук. Даже подержать попросила, не удержала. Тяжел больно.
Потом шли обратно, к терему, вдвоем на одних лыжах. Фиса сзади пристроилась, обняла его крепко, аж через зипун её жар кожей чуял. Поговорили про лыжи, про то, чем их смазать лучше, да из чего мастерить. Береза, осина – что лучше? Анфиса сказала, что лучше черного тополя для лыж нету. Ждан вспомнил, как у отца в усадьбе именно такие и были, легкие да прочные. Перешли на деготь да смолу, для чего еще-то годится. Ждан, к примеру, кроме как доспех смазать аль сосновым дегтем телегу и не знал ничего боле. А Анфиса с ходу поведала и про врачебные свойства, и как лодки смолить, и как сапоги, к примеру, чтоб воду не пускали. Разговор далее пошёл про паруса, что тоже сосновым дегтем смолят, потом на лодки да на лодии, а с них и о краях далеких заговорили.
Фиса то, знамо, о далеких краях ничегошеньки сказать не могла, лишь о тех землях, где уродилась, а вот Ждан не на шутку разошёлся. Сразу всего столько припомнил: и о народах чудны, что рыбьи шкуры шьют да одежду себе из них ладят, и о людях, кои в горах живут, носят одежду из бараньих шкур мехом наружу. Анфиса на диво не ахала да не причитала, мол, в шкурах, как звери, что ль? А расспрашивала, что едят те люди, да что за дома у них. Ждан рассказывал, самому дивилось, какой мир разный, оказывается!
За одну короткую дорогу всё не расскажешь. Да и чего таить, не насмотришься на красавицу. Потому сговорились, что через седмицу опять встретятся, аккурат у той сосны, что надвое делится. Молнией расщепило, а она всё равно растет.
Ждан тогда как-то пригляделся к той сосне, поражаясь живучести её и упорству, а Анфиса шершавый ствол погладила и говорит: «смотри, она как ты… её до корня молнией раскололо. Порой Перун громовержец в пылу гнева не видит, куда посохом своим лупит. Вот и ты так же, поколотила тебя жизнь, попытала, но ты всё едино, за корни свои держишься. И живешь».
Ждан тогда грешным делом подумал, что ведовку встретил, аль перевертыши, какой дар имеют, в душу заглядывать.
Тогда всё дивным казалось, интересным, Анфиса и говорить, и слушать умела.
И любить. И кинулась она в эту любовь окаянную, как в омут, и Ждана за собой утащила. Да он и не сопротивлялся, сам в тот омут стремился пуще неё.
А тут вдруг оказалось, что любимой муж жив-живехонек, в городе приказчиком служит. И живет она с его семьей, не со своей. И аккурат лето закончилось, пора, значит, прощаться. Нагулялись, намиловались и баста.
Дурак он, конечно, вспылил, кровь в голову ударила. Да что и говорить! Сам, бестолочь, виноват! Надо было сразу, как только в стогу проснулись, бабу в охапку и в терем, и к батюшке, аль к дубу там какому, иль в рощу, как там у них, перевёртышей заведёно клятвы там творить, да хоть землю жевать, лишь бы его была перед людьми и богами.
А тут дурак. Как есть дурак бесталанный. Выбесился, гневу волю дал. Зачем, спрашивается? Как теперь быть? Где искать её? Как в сказке: обернулась любимая голубкой и улетела в неведомые края. Только тут не голубкой сизой, а лисой чернобуркой. И не в края далекие, а здесь где-то в лесу прячется, но ей-то лес – дом родной, а вот Ждана да братьев с осторожностью принимает.
Одно душу греет – любит она его, как есть любит. Боится только. Чего? Что Ждан с перевёртышем не сладит? Да и скуден умом тот муж, что дело силой сразу решить пытается. Сначала и поговорить можно, для того речь и дана, чтобы зубы целее были.
Про мужа Анфисиного, Януша, Ждан не просто, но вызнал. Трудился тот на посаде в Греческой стороне у мастера знатного, ювелира Увельского, в приказчиках. Говорили о Януше, как о муже строгом да правильном. И хозяин к нему с уважением, и работники. Это, как по опыту знал Ждан, ловко извернуться нужно, дипломатию понимать да норов держать в узде. По всему видать, тому того и другого хватало. Может, и поймет, может, и сладится разрешить всё честь честью.