Ждан и Огюст (август)
Дом ювелира Огюста Увельского отыскался сразу. Пройдя по Лекарской улице, свернуть в Мастеровой проулок, и вот терем сразу выделяется несхожестью своей с прочими.
Забор– он высок, но окна-то в тереме ещё выше, это понятно, чтобы свет был. Снаружи не украшен лишку, можно сказать скромно, лишь вывеска, что на цепях висит, искусно сделана, на вывеске весы да кольцо. Чтоб и неграмотный видал, золотых дел мастер тут обитает.
Стучаться в калитку долго пришлось, молоточек специальный в помощь подвешен, да на крепкой цепи, чтоб не потерялся как-то.
Калитка приоткрылась, выпуская огромную собачью морду. У Ждана, что, так или иначе, об оборотнях думал, аж сердце ёкнуло, неужто и тут? Но нет, следом человек, наверное, человек, показался.
Муж годов многих, но непреклонных еще, пятый десяток, по виду, едва разменял.
Телом крепок, двигается легко, болячек ещё не нажил, видать. Высок. Волосы длинные в хвост на затылке завязаны. Рыжий, но те того цвета, что перевёртыши лисицы. Не ярко. Такая приглушенная рыжина, как красное золото. Борода небольшая, ухоженная, стрижена да маслом смазана. Глаза светло-карие, лучики морщин к вискам расходятся. Глянул, калитку распахнул широко:
– Огюст Увельский. Золотых дел мастер. С кем имею честь познакомиться?
Голос зычный, глубокий, смотрит хозяин прямо и руку для пожатия протягивает.
Ждан ошалел слегка от такой напористости. Обычаем чином ворота-то открыты завсегда, да коня надо за воротами оставить, да пешим до крыльца дойти, а там хозяин тебя встретит.
Ты поклон хозяину, потому как знаешь, к кому пришёл. Имя он не называет, а ты называешься. Как тебя звать аль величать, а хозяин уж сам решит: в горницу звать иль на крыльце тебя слушать. А по рукам бьют, когда дело рядят. А тут сразу по рукам? А дело какое?
И с этого недоумения выпалил своё полное имя:
– Герасим Собакин. Бывший боярин. Мастер клинка да сабли. Тьфу, ты, вольный охотник я.
– Вижу, Герасим, что вольный… охотник. Да и мастер, вижу, не из последних…
Глаза Увельского цветом, как майские жуки, и такие же цепкие. Быстро оценили и сапоги яловые, топтаные, но добротные, и пояс из мягкой кожи с серебряным узором, и кинжал булатный за поясом, даже сквозь чугу (чуга – кафтан для верховой езды, с разрезами по бокам) рубаху разглядел, наверное.
– Какими судьбами в нашу глушь?
Ждан крякнул. Эко! В нашу! Да давно ли сам тут обосновался чужеземец Увельский?! Но мнение свое поглубже спрятал, сказав вместо этого:
– Зови меня Жданом. Как все. Герасим – имя крещеное, Ждан – нареченное.
– Вот как? А ты меня, в таком случае, Вторушей зови, – мотнул головой Увельский, – тоже нареченное имя! – И улыбнулся широко, белозубо.
Вот тебе и раз «понаехали» и давно ли, если имя росское наречённое имеет, стало быть, и корни тут.
– Прошу, Ждан, пройдем в дом. Так случилось, что день у меня сегодня свободен, угощу тебя чарочкой, побеседуем. Может, вещицу какую, милой закажешь, может, наручи себе выберешь. Ценой не обижу, а если и не выберешь ничего, просто буду знакомству рад!
Огюст, или Даян, вернее, так будет хозяина звать, провёл гостя через малую горницу. А там, на большом длинном столе, зелёном сукне, разные украшения разложены: подвески височные, серьги мужские да женские, отдельно наручи с каменьями и без. За столом парень сидит чернявый, не Януш, видно.
Следующая горница – мастерская. Вот те огромные окна чистой слюдой выложены. Видать, для света – много надо, не поскупишься.
По стенам горницы залавки, на залавках по порядку инструменты выложены да заготовки.
По праву руку, побоку от окна печь небольшая, с мехом малым и тоже инструментом всяким. Стол длинный, не широкий, посреди горницы. За столом три мужа сидят, от пятнадцати до пяти десятков лет отроду.
Перед каждым на треножной подставке шар стеклянный, чистый, водой наполненный, да работа лежит. Каждый что-то мудрит, делает. Нет-нет, берет работу, да через шар на неё смотрит. Вещь-то сразу в разы больше глядится, проверяет, стало быть, всё ли ладно. А у самого старого ювелира в глазу стекло зажато, через него тот на работу смотрит, эмаль тонкую выводит.