– Да слыхала я, что больно лют да страшен твой покровитель. Неужто и вправду так и есть?
Слухами на самом деле лес полнился, по всем слободкам да родам средь перевёртышей разнёсся, что страшен тот зверь в гневе. Злее дикого кабана, ядовитее гадюки болотной, что владеет он волшбой необыкновенной, а именно может то ли паралич на любое живое существо насылать, то ли подчинить волю полностью. Что, дескать, сила та необыкновенная самим Велесом ему дана за то, что он, зверь этот, глаза и уши его, Велеса, в лесу заповедном.
Это то, что на правду похоже. А из немыслимого вовсе так то и пересказывать жутко: про глаза вынутые, про барана, одним когтем зарезанного, и на горбу да еще бегом в логово свое, вестимо, к Лисавете в избушку утащенного.
Ещё про врагов изничтоженных, про купцов заморских, что серебром от него откупались, чтоб тот их через лес пустил.
Зачем, однако и куда заморским купцам было переться через лес, слухи умалчивали.
Лиска быстро смекнула, откуда ветер дует. Тоже те сплетни слыхала и всячески их исподволь поддерживала. Вот и сейчас надо маслица в огонь подлить, чтоб полыхало ярче, чтоб от этих всполохов все шарахались, да десятой дорогой их с Яшей терем обходили.
Продолжая своё дело нехитрое, сгребая валок за валком, принялась рассказывать:
– Преисполнился гневом Яков Иванович после того недоразумения. Сказал, что совсем пораспустились тут, не чтут никого: ни старших, ни богов, ни хозяев лесных, да водных! А промеж тем, нашего водяника, водным князем пожаловали, так вот… – с воодушевлением начала рассказывать лисица-перевёртыш.
Медведица рядышком пробирается, не мешает, но и не отстает.
Впечатлена, видать.
Лисавета продолжила нагонять туману:
– Злится, фыркает, говорит, что не для того он сюда поставлен, чтоб, значит, всякое неуважение от лесных жителей иметь!
– Кем поставлен-то, душечка? От веку здесь Лешак хозяйство вел! Он и распоряжался.
– Так Яков Иванович не хозяйство ведет и не лесом заведует. Он наблюдает.
– Зачем наблюдает?
– За всем наблюдает. Чтоб порядок был.
– А Лешак как же?
– Лешак-то порядок чином блюдет.
– А этот твой ягуар? Наблюдает и Лешаку докладывает?
Надо же, «ягуар», запомнили!
Лисавета выпрямилась, опёрлась на грабли и подбородок подняла гордо:
– Не Лешаку. Выше бери.
Медведица задумалась. С одного боку посмотреть – гладко. С другого – небыль какая-то, отродясь никого не посылали боги наблюдать.
А то ведь и роду поменьше было.
Ведь говорят, что ране, мол, не бывало в Лукоморье столько родов перевёртышей. Волки были исконно. Медвежьи перевёртыши аж от времен трех богатырей свой род тут ведут, а вот остальные: лисы, рыси – это всё пришлые.
Тянет сюда нелюдей, ибо здесь очень кромка тонка, близко перейти на нее да обратно. Ворота, опять же с хранителем, внимания да оборона требуют. Взять во внимание то ещё, что на запад по солнцу, в тех державах уж больно притесняли кромешников, всех, не только двуипостасных, даже русалок с лешими повывели, домовые носа из-за печи показать боятся. Вот и потянулись в Лукоморье, как на землю обетованную. А тут, о чудо! Сколько бы пришлых не прибывало, никто не мешает друг другу, всем места достаточно и для житья, и для охоты.
И не диво вовсе в Лукоморье кромешники да двуипостасные. Люди сторонятся, конечно, но зла не держат, даже кровь мешают, не таясь.
Но не сразу же всё взялось? Бабка сказывала, а ей сказывала её бабка, которая слыхала то от своей бабки, что были когда-то времена, что вообще не видали, а лишь слыхали о кромке да о перевёртышах, о хозяевах речных да лесных, о богах старых да духах коварных. Потом враз открылась кромка, да перемешались люди и нелюди, и жили дружно, не то пятьдесят, не то сто лет, а может и двести…
А потом опять, толи старшие боги ушли, толи слишком разбавилась кровь перевёртышей, то ли церковь новая силу взяла, но отгородились оборотни. Не тыном, конечно, но некой тайной и обособленностью своей.
Это всё к тому, что бывало в Лукоморье по-разному. И почему сейчас так быть не может, как раньше не бывало?
Наталья Михална потерла нос ладошкой. Может так, а может этак, но сказать-то по-всякому можно. Тем более лисам, известным по обе стороны заповедного леса своей хитростью да брехливостью.
– Ладно ты всё говоришь, Лисавета. Только вот бы посмотреть на ягуара твоего?
Лиска только руками всплеснула:
– Он что, матушка медведица, в зверинце тебе живет? Чтобы, значит, любоваться на него ходили?