– Это что она подумает? Что ты в лапках своих крынки уносишь да меняешь?
Кот фыркнул пренебрежительно, мол, что хочет, то пусть и думает. Думать надо было, когда кота бедного в той корзинке в лесу оставляла! Злыдня! Да, избаловался кот, да, границ дозволенного не видел. Так что ж? Кто избаловал-то кота? Кто ему всё спускал? Ни в чем окороту не давал?! Сама и избаловала! Сама виновата! Путь мучается теперь!
– Что хочет, то и думает, – повторила в слух кошачье Лиска. – А ну как проследит?
– Пффф, – кот посмотрел как на придурочную, – иии? Я вот так и вижу, как моя бабка крадется по лесу, вдоль кромки, с котомкой за плечами, чтоб, значит, кота-разбойника домой возвратить.
– Ну, может, и не так. Но сметану-то она зачем носит?
– Стыдно ей. Совестно.
– А ты почем знаешь?
– Навестил я тут её, – как бы нехотя начал кот, – первый раз через три седмицы, как она меня в лес снесла. Седых волос у неё, конечно, добавилось, как и совести, после того, как меня увидала да услыхала.
– Она что, не знала, что ты говорить умеешь?
– Ну, догадывалась, мыслю так и я не разглагольствовал. Так, понемногу. Дверь там на улицу открыть, водички налить. По двору кто то идёт. Её больше слушал, вопросы задавал, но она думала, что фантазия то её. А тут, когда уразумела, чуть не сомлела вовсе. Но поговорили мы ладно. Я её за науку всякую поблагодарствовал, она меня за то, что мышей отвадил. Я ей про тебя рассказал, она мне, что забрала у соседки весь окот, что та ехидна утопить хотела всех троих. Все черные. Мои. Я проверил, подтвердил. Я ей сказал, как мух в доме вывести так, как вы делаете, цветки те желтые развесить. Она мне как яблоки моченые запарить да бруснику. В общем, хорошо повечеряли, она кашей с маслом, я сметаной. Убедил старую, что не тронулась она умом, просто я намедни более разговорчив, чем обычно. Условились с ней, что приходить буду, котят учить понемногу, мудрость нашу передавать, да и старой, тож не скучно будет. А то и подсобит кое с чем.
– Это с чем же?
– А то не твоего короткого ума дело.
Переезд Анфисы (август)
– Большое хозяйство требует строгого пригляду, – это Яков своей подопечной по три раза на дню говорил. Но что делать? Девка! Вот опять, как будто счёт позабыла! Неужто труд большой пересчитать сколько несушек, столько и яичек быть должно. А если меньше выходит, значит, где-то курица несется не в гнезде. Вот я посмотрел вдоль плетня в траве, там яиц с десяток лежит. Надо забрать поскорее, а то эта клуша еще высиживать их сядет. Надо корзинку ей отдать, ту, в которой я в сенях спал. Аккурат для гнезда будет.
– Хорошо, котик, так и сделаю, какой ты у меня умный да хозяйственный!
Яков усы пригладил, присел на крылечке, вылизываться стал. Конечно, умный и хозяйственный. А ещё красивый. А красоту наводить надо. Регулярно.
Лиска за своей красотой не больно-то заботилась. Вот стоит на крыльце возле здоровой бочки. Яблоки, небось, заливала.
Бочку Лисавета подготовила тщательно. Опыт уже был, когда под руководством кота огурцы на засолку закладывала. Бочку отмыть, ошпарить, а дальше соломкой дно выстлать. Потом яблочки крепкие, не битые, рядами выложить. А промеж рядов листья вишни да яблони, смороды тоже. Потом меда с водицей вареной да с мукой ржаной замешать и в бочку залить. Гнет сверху, потом в погреб.
Самое трудное дело – это бочку в погреб определить. Лиска в человеческом облике жилиста да худа, где уж силы-то на бочку. Огурцы-то, когда затаскивали, умаялась. По шажочку двигала. Потом на удачу зашёл от братьев лесных Малой, соль на обмену принес, да разом бочку и поставил. А тут что к ним бежать? Эх, придётся. Хоть бы пришёл кто.
Видать, та, что прядет дороги людские, подслушала Лискины мысли: калитка приоткрылась тихонько, потом распахнулась настежь.
Анфиса красная, потом обливается, платок набок сбился, две котомки через плечо висят, а за собой следом еще что-то тащит. Сундук вроде.
– Эко понаплела тут плетней, зачем, спрашивается? Зверь зараз перемахнет, человек и калитку откроет, затвор нехитрый! Чего встала? Давай, помоги, неча пялиться. А если я тут не ко двору, так и скажи, развернуться то не долго!
Сноха всегда такою была – на язык бойкая, нрав дерзкий.
Старая карга Агафья сразу сказала, что зря её, каргу ворчливую, то есть Агафью, умную и правильную, не послушали и Анфиску в род взяли. Зря. Всё жадность ихняя, лисья. Заскулили: «Сиротка. Виры большой за невесту не просят, парень в возраст вошёл»… вот тут бы и смекнуть, тупеням малоумным, что не просто так та вира мала, да и девку то, видать, обманом выдают. Лисы вы хитрые или кабаны королобые, чтоб того не видеть?! Не послушали Агафью? Теперь ешьте!