Яков тщательно вылизал блюдечко, прыгнул на лавку, потоптался немного, устраиваясь.
– Расскажи мне ещё, хозяйка, что нового делается? Что на торге говорят?
– Да разное говорят, и были, и небыли. Что в Михайлово у Неклюды корова теленка о двух головах родила. Только телёнка того никто не видал, а сам Неклюда пил в горюкую неделю. Женка его скалкой да валком лупила, а тот от нее в хлеву прятался. Что ему там привиделось, только овинник ведает.
– Разумеется, ведает, сам же и заморочил, как не ведать?
– Твоя правда, Яша, где это видано, чтобы корова едва покрытая теленочка принесла? Липень на дворе, не берёзозоль.
А вот, ещё слыхала, что один из гостей заезжих, напился в кабаке да попался кикиморе. Ну, как все нездешние, думал, девка гуляща. Пошёл, значит, с ней в комнаты, да видать, выпил мало. Выскочил из трактира на улицу в одном исподнем, глаза по ложке, руки трясутся, как от лихоманки, волосы и борода дыбом стоят. Кикимора, видать, первородная оказалась, с зелеными волосьями и лапами утячьими. Говорит, лег на перину с красной девкой, а глаза открыл – чудище лесное его оседлать пытается. Смеху было!
– А мужик-то что?
– А что ему сделается? Наши-то мужики и рады потехе, напоили пошибче, сказали, мол, померещилось ему с пьяных глаз, что девка-то пригожая была. Напоили беленькой и обратно к кикиморе спихнули. Та-то и рада, конечно…
Ещё говорят, что якобы подписал царь батюшка указ, по которому возбраняться будет охотиться в заповедном лесу. Это будет значить – наш лес между Шуйцей и Полистью и краем на том берегу Шуйцы, за мельницу.
– Как так? Царь что там, на старости лет умом тронулся? Что, и гуся теперь не поесть?
– Не, гуся-то можно, и уточку, и зайцев с лосями, да кабанов. Хишников нельзя стрелять, зверей лютых. Третьего дня опять парнишку-перевёртыша подстрелили. Нет, не до смерти. Кости на руке ему в лекарне сложили, лубки поставили, от города гривну виры дали. А воевода кричал: уж скорее бы указ пришёл, а то так скоро казна разорится, на всех бестолочей гривен не оберешься. Взрослые-то перевёртыши, то, как чуют охоту и вмиг шкуру-то скидывают, человеком предстают перед охотником, а ребятне-то всё позабавиться надо…
Махля покачала головой и продолжила наглаживать кота и рассказывать.
– Вот о чем я? Да теперь вот указа из Стольного града ждут. Вот про Стольный град еще. Подрядились братья Ждановы с ним воедино, разумеется, проводить лодии от Новой до Стольного Граду, да так, что, мол, аккурат все целы дойдут. А ежели что не цело будет, то возместно будет либо товаром, либо гривнами.
Уж с неделю торг гудит. И еще, вестимо, две недели, и еще две гудеть будет, пока лодии обратно возвратятся. Яшка-плут, твой тёзка, деньгу берет, люди об заклад бьются. Больше дают на то, что не дойдут лодии целыми. А ведь я мыслю, ежели дойдут, то в большом прибытке будут и купцы, с которыми братья рядились, и оне сами. Ведь берут то всего десятину от честной цены товара, а отдавать то полную. Купцам точно не убыток.
На торжище бают, что Ждан самого князя речного за бороду поймал и такую виру с него стребовал. Так-то…
Знакомство с Кощеем (середина августа)
– Лиска! Дурная девка! Бестолковая твоя башка! Корова-то где? Пропала наша Мурочка! Отвязалась кормилица! Ушла в лес травки свежей попробовать… и теперь её косточки серы волки обгладывают!
– Можно подумать, здесь у нас травка завалящая да жухлая. – Анфиса мыла белье в большом корыте, чтоб не разводить в доме грязь, прямо на крыльце, благо дождя не было – Просто лето к концу, мухи злы больно, вот и сбежала наша Мурка в лесок. Там полянка есть недалече, постоянно её туда тянет, скотину королобу!– Анфиса яростно шлёпнула в корыто стирку, словно то была та самая королобая корова.
Кот выгнул спинку усы расчеперил.
– А ты, ленивая девка, о деле думай, а не о брации, не успела от мужа уйти, как заневестилась, ишь! Об узлах и веревке думать надо, а не о мужских портках, когда корову привязывала!
– Ах ты, недомерок мохнатый! – Анфиса подбоченилась, и было тряпку какую в корыте пошарила…
И тут она увидела воочию, почему половина леса кота боится, а другая половина шибко уважает: в один миг тот стал в два раза себя больше, клыки выдвинулись, что сабли, оскал – медведь позавидует! Грозный вопль грянул по ушам, словно обухом, до самых внутренностей пробирая, страх внушая несусветный!