Лиска бочком, по кромочке, стала обходить полянку, чтоб, значит, незаметно пробраться. Но белый день еще не исчерпал свои сюрпризы.
Из кустов, обтянутая штанами хорошего сукна, торчала мужская задница. Предположительно мужская, уж больно худосочная. Дале среди жёлто-красных листьев угадывались широкие плечи и макушка блестящей лысины. Рядом плащ валялся, тоже хорошего сукна и с большой золотой бляхою.
Мужик прятался и подглядывал за молодкой.
Лиска огляделась. Хоть и не в городе жила, и людей-то много не знала, но про всяких охальников, что баб сильничают, слыхала.
Видно, так шибко потрясение ей было от увиденного ранее, что не подумала она ни о том, откуда в лесу мужик в таких справных портках да сапогах яловых вообще взялся? Ни о том, что той молодке, что подойники достает из ниоткуда и волшебные колокольчики коровам сулит такой фрукт на один зуб.
Ни о чем таком Лиска не подумала, лишь заметила, что напряглись спина и ноги у мужика, как перед прыжком, высунулась над кустами лысая голова…
Камень из пояса достать – одно мгновенье, еще мгновенье заложить его в пращу и отправить прям в затылок этому злыдню.
Злыдень, услыхал, что ли звук пращи раскручиваемой? Повернулся лицом: породистое, носатое, глаза как уголья, черные, зрачки яркие, да темно-серая радужка. Лоб чистый такой, ровный, высокий. И ровно в середину этого лба впечатывается пущенный Лиской камень.
Мужик снопом в кусты повалился.
Лиска осмотрелась – на поляне никого уже не было. Баба исчезла вместе с приворованным молоком. А Муренка, ломая кусты и деревца, напролом мчалась к дому. Мужик оказался тяжелый – страсть. Тащили его всем миром, даже мышь помогала. Кот важно шествовал впереди, выбирая дорожку поглаже, а Лиска с Анфисой в человеческом обличье волокли болезного волоком на его же плаще.
– Хороший плащ, крепкий! – Анфиса сдунула с лица прядь волос.
– Да, и сапоги ладные, полпуда, наверно, весят. Подковки вон железные…
– Лучше бы лоб у него был железный, – фыркнул Яша, – глядишь бы сам с нашего леса убрался, и не тащили бы его сейчас!
– А зачем его вообще куда-то тащить? Пусть бы себе валялся, где брошен!
– Лиска! Что за дурь тебе в голову пришла?! Мужик справный! Городской! Как бы не из самой столицы! А если еще по делу, какому воеводскому? Искать будут! А ночи-то холодные, окочурится враз! А тебя, дурру в каталажку запрут! Так что тащи и не разглагольствуй! Вот пенечек тут, полегче давай. – И как жеж, эк тебя угораздило, Кощеюшка? Чтоб тебя, почитай бессмертного, девка камнем в лоб чуть ли не насмерть уложила?
Воструха заботливо поправила лоскутное одеялко, коим ноги кощея обернуты были. Ступни по щиколотку покоились в большом медном тазу, из которого шёл пар, а к голове Кощей прикладывал приличный такой кусок льда, завернутый в полотенце.
Сегодня на заимке у Мороза оказались гости, нежданные, но желанные: Кощей, пострадавший от камня, умелой рукой пущенного. Леший, что помог Кощею добраться. Морена, как без неё, жена все-таки. Ягая, или Марья Моревна, но кто ж о том помнит, как там её зовут, морскую королевну? Только Кромешники, для остальных она Ягая. В уголочке, обложившись подушками Фейри, она всегда по осени гостить приноровилась, каждый год в это время. Ну, еще на Купалу, как все. Домочадцы: то Мороз, как хозяин в своём кресле любимом. Вострухи, старшая – сухопарая баба, на вид лет сорока пяти, и младший – кудрявый, лопоухий, толстенький, как паренёк-переросток. И домовой с домовушкой.
Отвечеряли кашей с солеными огурчиками да свежим хлебом. Воструха поставила на стол самовар, новая выдумка людская, но хорошая, особенно с теми травками, что Юки-онна присылает, чаем называются травки. Плошка с медком, да кренделя румяные.
Дверь, что вела в горенку, приоткрылась. в щель Просунулась вихрастая голова парнишки лет восьми.
– Здоровьичка вам! – От души пожелал малец, – дедка! Я скотину накормил, книги в шкапы убрал, грязными рукам не лапал! Побегу я? А то мамка беспокоиться будет.
– Беги, милый, беги. Мамке скажи, завтра дядька дров привезет, хороших, березовых. Как-нибудь распилите. Домовой поможет.
– Благодарствую, деда Мороз! Я тебе блинов гречишных принесу, как мамка спечет!
– Малой, я там тормосок тебе собрала, кренделей да медку немного, беги, не благодарствуй! – подсуетилась домовушка.
Парнишка быстро накинул тулупчик, нахлобучил пушистую шапку, поклонился всем разом и за дверь выскочил.
– Хранитель будущий? – кивнула на дверь Ягая.
– Он самый, – довольно улыбнулся в усы Мороз.
– Не с вами живет?
– Нет, с мамкой, в Лисовино. Хороший парнишка, добрый, два лета назад к нам забрёл, так и бегает, учится потихоньку всему, что надобно, по хозяйству помогает. Матушку свою любит и бережёт.