Настоятель поперхнулся, прокашлялся и задал самый насущный вопрос для обоих присутствующих:
– Ты как сюда попал?
– Как я сюда попал?!
Эхом отозвался брат Флавий, оглядываясь по сторонам.
– Слава Творцу, ваше преподобие, не иначе вашей святостью и безгрешием, – брат Флавий неуверенно покосился на остатки трапезы, но продолжил. – Вашим ореолом, молитвами и властью вашей, спасся я, грешник, от геенны огненной и от съедения.
– Постой, – преподобие аж головой потряс, чтобы лишнее вытрясти и вообще в себя прийти, – Какая святость? Какой ореол? – брат Юрий поднял взор кверху. Мало ли? – Давай, выпей, вино неплохое. Вот, ножку держи, ешь. Нет, сначала рассказывай.
– Да насилу вырвался я от той ведьмы, и от сатаны – её покровителя, и от оборотней, что сожрать меня хотели! Вашими молитвами, ваше преподобие, святостью вашей…
– Так, выпей еще вина и по порядку. Отправился ты в Лукоморье? Так? Так. Пошел проследить за той девкой? Ага, киваешь. Значит, пока всё правильно. Добрался до места нужного. Ага, опять киваешь. А дальше-то что было? И как ты оказался за триста верст, да еще в закрытой комнате, откуда я тебя самолично проводил и благословил на дело праведное неделю назад?
– Сейчас, преподобный брат Юрий, – монах жадно в два глотка осушил кубок, – сейчас всё расскажу. По опорядку.
Место, терем её, ведьмы проклятущей я легко нашёл. Тайны большой нету. И люди-то ведьмой её не считают. Но там ещё почище дело. Говорят люди, что в тех краях земли оборотней, или по-ихнему перевёртышей. И живут так эти твари вольно, никто зла им не чинит. Оброк в казну, как и все платят, не чинясь, что в шкурах звериных бегают. Думал я, брат Юрий, что брехня это… но нет…
Нашел я, значит, без труда дом той ведьмы, притаился недалече, наблюдаю. А чтоб поближе наблюдать, да самому неприметным быть, обрядился я в копну сена небольшую и стою себе на опушке.
Тут смотрю, идет мужик, здоровый такой, косматый, как лошадь в телегу впрягся, только без хомута. Оглобли, значит, ручищами держит и не хуже тяжеловоза эту телегу прет. А на телеге-то и бочонки с медом, и короба с ягодой, и туески. Не углядел и не унюхал с чем. Даже окорок кабаний лежал! Это, значит, оброк ведьме притащили. Ну, ну, думаю, вот оно как! Поглядим дальше…
Тут ворота растворились. Выходят две девки – одна рыжая, другая черная и кот черный с ними. Кот-то на столб у калитки прыгнул, а девки-то к тому мужику кинулись и ну обниматься, бесстыжие! С мужиком-то! Говорят, какой он распрекрасный, Михайло Потапыч, да как славно, что туеса с воском он привез! И как, им, девкам, благодарить его теперь? А тот знай себе, улыбается да хитро поглядывает. И говорит, мол, пускай ему та, на рыжую показывает, поцелуй подарит! Вот бесстыжие! Мол, черная-то мужняя жена пока, а как будет свободной, молодкой, так и от неё, мол, поцелуй стребует!
А кот, тот, паршивый, сидит и всё на меня смотрит в упор, понимаешь! Ведьмы да оборотни меня видеть не могли и чуять не могли тоже, вон на мне сколько оберегов понавешано. А это исчадие ада, кошак, почуял, видать.
Ну, не успели они, значит, урядиться о поцелуях да прочем бесстыдстве, как вдруг, откуда ни возьмись, подскакивает к тому мужику баба. Дородная такая, да с мутовкою в руках. А мутовка та, что твой посох, владыка. И давай орать на него, на мужика, что такой он разэтакий старый кобель, мол, мало ему с родной женой по полянкам и по лесу бегать, надо еще …
Я ещё подумал тогда, мельком, чего это они по полянам да по лесу носятся, а не на перине любятся?
– Чего надо, я уж не услыхал, потому что этот кот взвился аки василиск, заорал дурниной, да как прыгнет! В мою сторону.
А мужик, как услыхал тот вопль, аж присел. И баба та тоже присела. А девки вообще уши позатыкали и визжат.
Ну вот, кот прыгнул, да не рассчитал или мужик некстати ему под ноги кинулся, под лапы. Взвыл кот пуще прежнего. Гляжу я: батюшки! Мужик на глазах в медведя обращается!
И на меня несется! А кот у него на загривке сидит, вцепившись в шкуру, и орет!
Как я добежал до той елки да взбираться по ней стал, сам уж не помню. Только глянул вниз, а там тот оборотень за мной лезет – глаза выпучены, пасть оскалена, а внизу кот орет.
Я, брат Юрий, себя не помня, на самую маковку и влез! А она, ёлка-то, крениться начала! А снизу-то оборотень лезет!
Ну, думаю, ёлка-то плавно кренится, авось не расшибусь, а оборотень-то точно сожрёт! Стал, значит, раскачиваться потихоньку и как поближе к земле склонился, спрыгнул.
Да прям ему в лапы.
– Кому? Коту?
– Если бы! Но это порождение мрака там тоже было. Поднимаюсь я с земли, а рядом поднимается он.
Сатана!
Высоченный! Глаза красным светом горят! Рогов правда нет и череп лысый, но в разном виде может сатана являться! Плащ на нем темно-красный, а камзол да штаны черные из тонко выделанной кожи, человечьей, наверное. Как бархатные глядятся. За поясом кинжал, рукоять да ножны самоцветами усыпаны, богато!
А еще вокруг него дым клубится, и эта черная тварь тут же у ног вьётся и подвывает!
«Это что это, мужеложенец немытый, ты тут делаешь?» – это он мне, Сатана. А я ему оберег под нос, и говорю: «Изыди, нечистый, словом Творца тебя заклинаю…». А он мне в ответ: «Святости мало у тебя, мздоимец, меня заклинать! Сейчас я тебя… а ну, отправляйся откуда пришёл!»
И тут заклубился вокруг меня серый дым, брат Юрий, думаю, все, смертный час мой настал! Стал я тебя вспоминать да звать. И, о чудо! Стою перед тобой!
Дай, брат Юрий, облобызаю край одежды твоей!