Наталья Михална открыла и опять закрыла рот, благоразумно рассудив, что с потенциально гулящим мужем, в гостях разбираться неприлично.
Анфиса, пользуясь случаем, решила распознать побольше про кикимор. Тема в присутствии женского полу не обсуждаемая, но очень от того любопытная.
– А скажи, Потапыч, отчего местные мужики так кикимор шугаются? Коли оне такие ласковые?
Потапыч поперхнулся, покраснел, сидит слова не вымолвить. Ответил всезнающий кот:
– От того, Анфиса, что уж больно горячи оне да выносливы. Заездят любого мужика, пока не ухайдокают напрочь, не успокоятся. Да это еще полбеды. Липучие оне, что смола. Прицепится, будет ходить, в глаза заглядывать…да на перину тащить или просто в кусты.
Во-вторых, не все шугаются. Слыхал, что некоторые и замуж за человеков выходят, и живут среди людей. Они же кикиморы могут такую красоту на себя навести, людская девка позавидует. За мужем чинно живут, не гуляют, но в дому у них вечно не прибрано, да порядка нет. Домовой наш жаловался: вроде и приберет дома хозяйка, а тут же опять напортачит. Радом и соль, и репку поставит, да еще и шитьё сбоку. Он пожил по молодости с такой. Потом они лавку в городе купили, съехали. Домовой всю припрятанную медовуху вылакал на радостях и кота валерианой угощал. Неделю гудели.
Яша резко примолк под строгим взглядом Натальи Михалны.
Пауза затягивалась. Выворачивать разговор взялся Кощей:
– Вот так, Лисавета, шел я тем временем к вам с гостинцем. Отблагодарить, что не бросили меня там, на поляне, да ещё за молоко вкусное. Очень оно нам по нраву пришлось. И что, никто не додумался никто раньше на таких полянках коров пасти? Но речь не о том. Опять я с пятого на десятое сбился.
Выхожу как раз с неведомой дорожки на Явь. По сторонам-то осмотрелся, но нет чтобы дурню вверх глянуть… этот идиот, как раз на меня и шмякнулся. Яшу вот чуть не зашиб и то ли головой ударился, толи мест наших, да реалий не знает вовсе. В общем, начал шипеть да плеваться, мол, порождения тьмы. Это про кота. А самое главное, обо мне, Диявол, говорит, Сатана! Польстил однако. Куда уж мне до владыки Нижнего царства, да и не выходит он на Явь уж более тысячи лет, но я опять отвлёкся. Этот нечестивый монах, с позволения сказать, за амулеты свои хватается, обрежный крест творит, а что толку, если свою силу и веру он вложить туда не может… так-то обрежный крест и я начертить могу.
– А почему не может силу вложить?
– Потому, дорогая Анфиса, что сила она иль отродясь дается или можно научиться черпать её и внутри себя и вовне, но для этого, первое – вера нужна твердая, второе – себя в узде держать, отказывать себе в чем-то, в соблазнах всяких. Чем больше соблазн, чем боле сил тратится, чтоб устоять, чем больше сил прибывает.
– А ты в чем себе отказываешь? – полюбопытствовала Лисавета.
– Я? – Кощей удивлённо поднял бровь.
– Да ты же человек? Чистокровный?
– Я первое – это колдун. Ту каплю силы, которая в каждом человеке есть, я развил сам. Ну, может, у меня чуть больше была. Научным подходом, медитациями и прочим старанием. Первые сто лет вообще в черном теле себя держал, – гость улыбнулся слегка и Яше брюшко погладил, – теперь ничего, хотя до сих пор определенные табу и обеты есть. Ну да это совсем неинтересно.
Интересно было еще как. И не только Лиске, а всем присутствующим. Может, кроме кота. Но какой колдун в здравом уме и трезвой памяти будет про обеты и табу свои рассказывать? Ведь это верно то, что силу его держит? Или даёт? А вот любопытно, можно ли научиться тому, ведь сказал колдун, что в каждом искра та есть? Нет, отказываться от многого Лиска была не согласна. Разве что чуть-чуть. Малость самую. Смерч там вызвать или грозу страшную. Или хотя бы бочонки те делать легкими, словно перышки, чтоб невесомыми в погреб отволакивать, а не корячиться на пару с Анфисой.
Колдун тем временем посмотрел хитро, бровь приподнял, словно мысли увидал воочию, и ловко так, откуда ни возьмись, торбу, расшитую бисером, достал. И из торбы гостинцы обещанные.
– Вот вам, чаровной светец, в ларь его положи, и хоть мясо там, хоть пироги, год пролежат, не пропадет. А это вот, – Кощей положил на стол три золотые монеты, – это от жены моей за молоко по ведерку в день брать будет утрешнего. Если мало будет молока, купи ещё одну корову, ты не одна теперь, потихоньку справишься. Да если и не мало, всё едино купи. Чую я, что на то молоко много охотников найдется. И не только в Медном царстве.
– Справится, – подтвердил Яша и выразительно так на Анфису посмотрел. Потом на Лиску.
– А пасите своих коров, как раз на той полянке. Морена поколдовала там немножко, она, полянка, и зимой, и летом зелена будет, и молоко с той травки здорово полезно!
– А еще в печке молоко перетопить…лепо будет, – девушка аж глаза прижмурила.
– Можно и в печке, мне понравилось! Дело-то хорошее, и выгодное. Со временем Морена, конечно, разберется в чём там дело – в корове, в полянке или вместе том особенном. Но к тому времени вы, хозяюшки, озолотиться успеете, уж это я вам точно скажу!
Лиска с Анфисой переглянулись и в один голос воскликнули:
– Ой, как звать-то тебя, добрый человек, а то Кощей-то, как прозвище какое!?
– Да прозвище и есть. Матушка уж всяк так не нарекала… зови меня, как люди кличут – Либреем Августом.
– Уж не знаю, как благодарить тебя, Либрей Августович! – всплеснула руками Лиска, а Анфиса только глазами похлопала.
– А ты его поцелуй! – ехидно заметила Наталья Михална.
Лиска приподнялась с лавки и бесхитростно потянулась к гостю…
– Не, не, не, дорогая, вот это точно лишнее… моя жена драгоценная, не всуе будь помянута… она, знаешь… мутовкой, в общем, не отделаемся…