– Царь Михаил считает своим народом всех, кто на земле его живет, подати платит и державу уважает. А какому оне богу покланяются, то это их дело, и бога, и никого боле, – проговорил брат Флавий и голову опустил, – вы в слух вопрошали, владыка…
– Ммм… что ещё творит царь Михаил?
Флавий пожал плечами.
– Всё так же. Церкви ставит златоглавые, прославные. И откуда столько золота? И сколько же там мастера воруют, что их того золота купола мастят?
– Эх, брат Феофан, видать, дюже хорошо о тебе подумал, сколько ты в тех краях соглядаешь, а простых вещей как не знаешь вовсе. Воровства там у них почти нету. Как и мздоимства. А жаль. Кстати, а золото то столь тонкое, что в пальцах рассыпается. Его искусно мастера на медную основу кладут, и купола золотом сияют. Нет, знаю, что ты спросить хотел. Нет, не выведали мы пока того секрета, ни как золото столь тонким делать, ни как его к меди… присобачить. Да что об этом. Рассказывай, что там с ведьмой Новинской придумалось?
– Придумалось, владыка, придумалось!
– Не тяни осла за хвост, сказывай.
– Живет та ведьма богато, но не только она одна живет в той стороне. Неподалеку у разбойников лесных терем стоит. Полагаю так, что тоже богатства там немало накоплено. А еще оборотни, считай, по всему правому берегу Полисти расселились хуторами да большими усадьбами. Мыслю я взять людей на двух кораблях, посулить им добычу хорошую, что возьмут и мехов, сколько хочешь, и мёду бочками, и гривны тоже припрятанные там есть.
– Ммм… только не забудь им напомнить про десятину от добычи…
– Уже, уже сказал, брат Юрий, владыка наш!
– Постой, а как быть с разбойниками теми? На оборотней у нас амулеты есть да сети ловчие зачарованные. А вот воя ловчей сетью, хоть трижды зачарованной не возьмешь…
– Тут, владыка, нужно момент выждать. Знаю я определённо, что не всегда братья возле Новой гуляют. Бывает, даже на край Лукоморья уходят. А тут такой слух пошёл, что поведут они корабли Новинские аж в сам стольный град! Вот надо, значит, выгадать именно то времечко и аккурат наше дело обтяпать. Посажу наших людей так и чтоб к разбойничьей усадьбе поближе, и от Новой недалеко, а как придет момент, они нашим людям, тем, что на кораблях купцами прикинуться, свистнут. «Купцы» тут же восвояси соберутся да на обратном пути к правому бережку пристанут… там дела свои темные сделают, нас с ведьмой подхватят и в родные пенаты мы с прибылью возвратимся!
– Так-то гладко у тебя, брат Флавий, всё выходит, но знаешь, как в Лукоморье говорят: «хочешь рассмешить богов, расскажи им свои планы». Поговорка про богов была отчасти правильной. Первородные кромешники, что под стать богам были, частенько любили людям и нелюдям планы попутать. Так, не шибко пакостно, больше от скуки и чтоб самоуверенности да наглости народцу поубавить.
Это к своим-то, а к чужим? Вестимо, не ласковее будут…
Махля и чужие
Старая Махля сплетницей не была вовсе. Даже нелюдимой слыла. Как обычно бывает, забежит баба к соседке, соли там попросить аль закваски для хлеба, и успеет обсудить все новости главные. У Махли закваски не просили никогда, а соли и подавно. Мало ль чего наговорит на соль? Ведовка! Конечно, ведовка, хоть и отпирается! Вона, какого жениха дочери приворожила! справного, работящего, говорят, даже руку на жену никогда не поднимает! Что руку! Все видали, как, возвращаясь из церкви, подхватил молодку муж на руки, да перенёс через лужу. Это, значит, чтоб она белы ноженьки не мочила! Эко видано?! Вестимо, приворот. А так как сама Махля ни по каким колдовкам не ходила, старым богам требы не носила, значит, что? Верно, значит, сама ворожит. И весь тут сказ!
Сама баба тем слухам не перечила, но и поворожить тоже отказывалась. Зато лишних людей в доме не бывало. Ну не любит Махля чужих в доме.
С хозяйством вдова всегда сама справлялась. Жили сытно и на праздник всегда есть и каравай белого хлеба, и медку, и сурья.
На постой, как ни странно, баба людей всегда пускала, с тех пор, как дочь замуж выдала, отказу в ночлеге в её доме не знали. Кто за бога ради, кто дров наколет, а кто и копеечкой отблагодарит.
Потому и посылали в деревне странников да ночлежников к дому Махли. Вот и в этот раз, когда объявились два мужика не из местных, сказали, мол, пришли на работу рядиться по осени и ищут, куда на постой встать, указали им сразу на избу на краю деревни: «Идите, добрые люди, к Махле, она вас за копеечку на постой пустит».
Постояльцы не то, чтобы не понравились, что ей с ними, детей крестить? Просто как-то не гладко: на работу наниматься, а руки-то тяжелее ложки не держали ничего. Не тати, от оружия тож мозолей нет, одежда обычная, чистая, не дорогая, но им как бы непривычна. Что наш мужик под шапку положит, аль за пазуху, эти всё за пояс норовят засунуть. Опять тож наш мужик завсегда шапку в избе снимет, в красный угол поклонится, эти же через раз, словно забывают. А раз даже за стол в шапках сели, но Махля на них так зыркнула, ибо недобро пращуров гневить, что боле не забывали.