В общем, гости были зело темные, но с другой стороны глянуть, не безобразничали, зелена вина не пили, спозаранку отправлялись как бы на работу в Новую, а к темноте вертались, вечеряли да в приделе спать укладывались.
Решила Махля пока присмотреться.
– Яшенька, ты мой котик славный! Иду с огороду, глядь – ты на подоконнике сидишь, как прежде, – баба слезинку непрошеную кончиком платка утёрла, – как славно, что пожаловал! Чего тебе? Сливочек свежих? Молочка? Аль хочешь уточки? Вчерась в печи делала…
Яков хвостом помахал и кивнул снисходительно, мол, давай всё.
– Вот и хорошо, соколик, вот и хорошо. Аккурат как стала молочко то хлебать, что от вашей коровы, и впрямь чудеса! И кости на погоду не ломит, и коса волос не теряет! Ох, охламоны-то твои тут как тут! Знаешь, Яша, стала я замечать, а они тоже, того, мыслеречью владеть начинают, как ты.
– Это все коты могут, но не все начинают. Обычно без надобности. Это я так разболтался. Молоко-то, да, целебное. Мы ещё одну корову приглядываем, а то больно спрос хорош. У тебя как дни идут, старая?
– Ладно, Яшенька, всё ладно идет. Корова доится, телок подрастает, курочки несутся. В пятницу на торг. Когда мне теперь хворать-то? Аниска с зятем намедни гостили, внуков привозили, проказников. Что тут они с твоими отпрысками вытворяли, не передать. А зять-то и говорит: что-то ты больно добрая стала, мама, всё ли у тебя ладно? Здорова ли понемногу? То ли озаботился, толи прикидывает, не пора ли на похороны копить.
– Язва, ты старая, как есть язва. И дочь твоя тоже, что оса. Только зять – святой человек, дайте светлые боги ему терпения да здоровьичка.
– Святой человек, я что, спорю что ли? Аль свою дочь не знаю? Другой на третий день привёз бы на двор вместе с приданым. Нрав у неё… правильно говоришь, не мёд. Думала, хоть муж её приструнит, уму разуму привьёт. А вишь, как наоборот вышло. Ну, дай Господь, живут ладно.
– Ну, раз с дочкой и зятем всё ровно, внуки здоровы, – Яков тщательно облизал усы, – говори, что тебя гложет? Может, легче станет, когда выговоришься?
– Правда твоя. Гложет. Вроде и ничего явного, но…
Махля обстоятельно рассказала о своих постояльцах. О привычках необычных, о чуждости какой-то, как от, к примеру, рукав от рубахи к шубе приладить. Вроде так-то и примастрился, но чисто срам вышел.
А еще внушали гости не то, чтобы страх, бояться-то Махля ни богов, ни чертей не боялась, причем ни старых, ни новых, а людей и подавно. Так вот внушали гости не то, чтобы страх, но опасение.
– А ещё вчерась уж точно поняла: не росские они, и близко нету. Слыхала случайно, что оне на Гуярском говорили. Ты ж, знамо, верно, что я с той стороны родом, святое крещенье в праву веру туточки принимала. Так вот, говорят оне промеж собой на гуярском, точно тебе говорю. От чего ты хвостом машешь? Что говорят? Да блажь всякую, что сидеть им тут скушно, что вина пить не велено, что в один раз всё быть может. А что может – не ясно. На реку не ходят вовсе, а с собою в котомках, сети рыбацкие, веревки. Я от чего посмотрела, убоялась, вдруг греческий огонь с собой притащили? Страшно.
– Греческий огонь, страшно. Сети, говоришь, рыбацкие?
– Как есть, говорю, Яшенька, сети. И плетеные не со льна по-нашему, а с конопляной пряжи, у нас так не мастырят.
– Гуярские?
Вдова пожала плечами, посмотрела внимательно куда-то поверх прялки, словно ей там письмена выписаны.
– У меня на родине, в Мутении, сетями рыбу не ловят вовсе. Ловят острогой или хитрой корзиной с двойными стенами и без дна. А сетями – нет. И если эти люди с тех краёв или близко, сети не на рыбу припасёны.
– Вот что, старая. Приходить к тебе буду каждый день. Хоть дождь, хоть непогода. Чтоб это в плохом разе ты одна не осталась… а ты по соседям слух пустишь, мол, нагулялся Яшенька, вернулся.
– Касатик ты мой пушистенький… вот! Охламоны! Будет теперь на вас закон и Правда! Батька-то с вами теперь разберётся! К слову, Яшенька, вот я раньше не замечала за тобой такой заботы да внимания к деткам?
Яков посмотрел на своё потомство озадачено, за ухом почесал и ответил:
– А что тут, с кем поведешься, от того и блох наберешься. Вестимо, мы, коты, из поколения в поколение перенимаем опыт, привычки и уклад котов тех, старших, кто с нами живет и до нас в том доме жила тут я живу с перевёртышами, а ты сама ведаешь, как оне над своими мальцами трясутся, как орлы над орлятами. Вот и нахватался, видать. Пойду, поиграю с мальцами, на реку свожу, поучу рыбу ловить.
– Ты смотри там, чтоб не утопли! Малые ещё… – заволновалась Махля, а Яша приосанился.
– Не шебути, старая. Всё ладно с моими охламонами будет, сам водяной хозяин теперича у нас в кумовьях ходит!
***
Недалече от Михайлова, после крутого изгиба реки Полисти, есть нелотшая отмель с чистым песочком и прозрачной водою, хорошо там мальков видать. А над водой ива поваленная растёт. Да вот так и растёт, не иначе, как чудом. Видно, Посвист разгневался иль побаловаться придумал, выворотил дерево почти с корнями, но ива упилась за бережок, топляком не пожелала делаться, но и подняться не смогла. Над самой водой висит дерево, нижними ветками за дно держится, верхними к солнцу тянется. Это местечко и приметил кот, чтоб рыбку малую ловить. Сюда и потомство своё привёл. Глубина невелика, если свалится кто, так выплывет. Коты тоже плавать умеют, просто не любят.
В этот раз не всё спокойно было на рыбальем месте. Как раз за поворотом, за мысом выступающим, притаились два корабля. Не так, чтоб больших шибко, но и не лодочки.
Взбежав на высокий берег из зарослей черемухи густой, внимательно Яков разглядывал гостей непрошеных и выводы невеселые делал. Хоть и встали корабли так, что будто по надобности причалили, но что за надобность такая, что до Новинского причала три версты не доплыть? Если ненадолго, то зачем кострище скрытое? И корабли не росские.
Если Фискин воздыхатель, любитель чужие заборы караулить, две недели как отчалил в стольный град, а до того он с братьями этот да и тот бережок каждый светлый день прохаживали да проглядывали. Старухин зять из Стольного града на лодии по реке приплыл, гостинцы привез, у тещи гостил седмицу назад, стало быть, ещё позднее. А Махля говорила, что к ней постояльцы прибились… когда? Аккурат третьего дня.
Яков оглянулся на котят. Потом на Михайлово, затем в сторону терема поглядел. Что делать-то? Куда бежать? И приплод придется тут оставить. С ними долго добираться придется… а как оставить-то? Кутята ещё! Мурка говорила что-то про кутят, как с лихо с ними бывает, да слушал он в пол уха. О другом думал. Вот теперь майся, батька! Что ж она говорила-то? Что кормить устает… что поспать не дают на солнышке озорники. Ну, это Яков теперь на своей шкуре знает, точнее, на хвосте… а говорила, как сами есть начинают, то вольно охотиться уходит, значит, можно оставить!
Последний раз, бросив взгляд на ловящих больше солнечных зайчиков, чем рыбу, котят, Яков бегом пустился к деревне.