– Верно, и по правому и по леву берегу.
– Места знатные…
– Хорошее кормление, ишь, царь жалует.
– Да, верно сказать, не жалует, а балует!
– А верно, я слыхал, что старшему Собакину царь царевну Олену сосватал?
– Олена – это та, что самая младшая? Из семи?
– Она самая, любимица…
– Да не старшему, а среднему.
– Не среднему, а вторуше, Тарасу. Мне моя говорила, она эт, в мамках при царевне, что та, Олена-то всех женихов гонит, в девках засиделась. Двадцать первый годок пошёл, что, мол, царевна пятое лето по Тарасу сохнет, а тот-то тож ни к кому не сватается. А намедни, как Олена-то прознала, что Тарас с братьями в Стольном Граде обретутся, перебила все горшки в палатах да плошки, а еще две вазы богдойские…
– Я видал, вазы богдойские Собакины в дар царю привезли…
– Как знали…
– А еще…
– А ещё! – затянул думный дьяк, – поставить Тараса Собакина во главе посольского приказу с полномочиями правными от имени царя. Одарить! Герасима – шубой с барского плеча соболиной, сукном красным крытой! Тараса – шубой соболиной, сукном крытой, да с серебряным шитьём! Петру – сто рублей золотом, да коня валтарского! Володимиру…
Дьяк неспешно перечислял, кого и чем жалует царь, как одаривает. Бояре шептались, мол, точно, Олену за Герасима отдадут. Вот взлетел парень! Сразу в приказ посольский!
Братья переминались с ноги на ногу.
– Что, братко, вечером к Олене в терем?
– Не чин чином. Завтра поутру сватать пойдем! Стосковался…
– Завтра сватать. И ты с Малым оставайся, ему науки нужны, нечего в лесу сидеть. А мы втроём вертаемся скоро. На душе что-то лихо…
***
Кот ушёл с котятками вместе. А Махле всё на месте не сиделось. Уж и в погреб слазила, и на двор сходила. Всё не отпускает тревога, хоть режь!
Села на лавку.
Задумалась.
Хоть и не была вдова ни ведовкой, ни, тем более, колдуньей. Но, видать, каплю силы дали боги, потому как давно она поняла, что чувствует нутром, что добро, что худо. И если сесть в покое, отпустить мысли, то само собою понятно станет, откуда это идет, от кого да с какой стороны.
Так и на этот раз вышло.
Поднялась Махля с лавки, губы упрямо поджала, разделась до исподней рубахи, прихватила плошку и полезла в печь.
В печи еще тепло было, но не горячо. Третьего дня топила, сегодня не сподобилась ещё. Дни теплые, печь лучше к ночи топить. Повозившись, приложилась два раза локтем да головой. Аж зашипела от боли и досады. Плохая примета – два раза подряд ударилась. Знать, третий кто-то поможет. Ну да ладно. Бог в помощь.
Приложила плошку к стене печи, что в придел выходит, к плошке ухо приставила и начала слушать…
Яша бежал со всех ног, даже бояться забыл. Солнце к вечеру клонится, скоро сумерки наступят, поторопиться надо.
Волков кот почувствовал издали. Обычных волков, не оборотней. Они его, вероятно, тоже. Хоть и сытые они в конце лета, но чем Яша хуже зайчика? Нет, он, конечно, их напугает. Возможно. Но время на том потеряет, да еще шкурой рисковать…
Белкой метнулся Яков на дерево, в большом дупле схорониться решил. Дупло филином попахивало, но вроде чистое. Птенцы-то вывелись давно, что ему, филину, в дупле делать?
Спать. Филин думал в дупле спать! Ночь была уж очень не удачная, даже мышь поймать не удалось! Вообще эти мыши на диво разумные стали. Тропки свои все под кустиками прокладывают, осторожничают. Так и с голоду помереть не долго! Вот и решил филин в дупле спать устроиться до ночи, авось сон прогонит голод.
Когда сверху на него повалилось что-то мягкое, а по запаху неприятно знакомое, филин аккурат задремывал. Спросонья давний враг еще страшнее показался, жутче. Тот ещё завопить не успел, как пернатый хищник броском гадюки из дупла вылетел и взмыл в небо ястребом. От греха.
Яков же тоже, слегка ошалев и преисполнившись гордости, из дупла вылез и резво потрусил дальше, к Трегорью.
Махля, из печки вылезая, как нарочно на горшок наступила. Тот вдребезги да со звоном! Черепки по всей кути разлетелись! Вот стоит она, на ступу локтем упирается. Сегодня толокно делать собиралась, ступу из сеней поволокла. Сама простоволосая, в одной исподней рубахе, сажей печной испачканная. В одной руке метла – черепки смести хотела, в другой – плошка.
– Венефика! Венефика! – разом заорали ввалившиеся в горницу постояльцы, за кресты серебряные похвастались.
Махля тоже с перепугу крестик из-за ворота вынула и в кулаке сжала по сторонам озираясь.
– Крещёная ведьма! – воскликнул первый, помоложе который.
– Видать старая да опытная, – озадачено молвил второй.
– Ничего нам не сделается, братья! На нас амулеты из самого Ватикана! Навалились и вяжем её!