– Двое… нет, трое… пятеро! Лодку тащат! Сюда плывут! Яшенька! Кличь Даяна скорее, сюда плывут… не успеет…
– Уже кликнул, неужто твоего приказа ждать буду?!
– Успел, – Даян мягко, прям как кот, опустился на дно лодки. Та качнулась, но устояла, – сей момент, мы затихаримся, на дно ляжем. Пусть оне подымутся, даже отчалят пусть, а потом мы отвяжемся. Неизвестно, кто там за ними следом бежит, наши или их сотоварищи брошенные. Тихо!
– Даян, Даян, а тех на корабле монахов ты убил?
– Одного да. Он на меня с ножом пошёл. Двоих оглушил только. Нам лишней крови не надо.
Лиска взглянула вопросительно.
– Что? Моя невеста такая кровожадная? Хочешь вернуться и загрызть?
– Пфф… невеста? Что-то я не помню ваших сватов, добрый молодец, – прищурилась Лисавета.
– Да где уж тебе, красна девица, сколько ты их гоняла, сватов-то.
– Твоих, быть может, и не прогнала бы… Даян.
– Вы это, ещё поцелуйтесь тут, под луной. Вот супостаты-то уже на корабле! Якорь даже не подняли, так цепь бросили, отчаливают. Ложитесь, ложитесь, чего жмётесь-то, всё едино жениться собрались…
Толстая веревка с трудом, но поддалась. Уж на самой середине Полисти удалось отцепиться. Легкую лодочку подхватило течением и понесло вперёд корабля. На палубе заметили и лодку, и пассажиров, забегали, один разбойник топор бросил, но уж далеко отнесло, утонул топор, недолетевши.
Второй поднял лук. Прицелился…
Что дальше случилось, вовсе непонятно было, и чудесато: вначале волна поднялась великая, отродясь Лисавета таких волн не видала. Волной лодочку еще дальше отбросило, потом вспышка яркая и Даяна голос.
– Всем глаза закрыть! Зажмурить намертво!
Лиска зажмурила и на всякий случай в Даяна вцепилась, тоже намертво, а то мало ли, зачем он велит глаза зажмурить?
Открыла только тогда, когда услыхала, как шепчет что-то милый на ухо. Слова какие-то хорошие, ласковые.
Даян обнимал со спины нежно, ласково, и в свой кафтан кутал. А с немым укором в глазах сидел кот.
– Чует мое сердце, дурная от любви девка, опять я сегодня останусь некормленый!
Кощей у Махли
Котята разыгрались не на шутку. Ну, уж очень понравился им этот безволосый мужик! Таким теплом от него веяло, безопасностью и благостью всякой. А вот жена его – так себе. Даже с пояском не дала поиграть. Еще пригрозила, курва.
Хозяйка-то, тоже хороша! Привечает её, чаем потчует. Могла бы и не давать чаю. Лысому бы налила, а этой злючке нет.
Кощей улыбнулся и подмигнул Морене.
– Коты предлагают лишить тебя сладкого. Потому что ты злючка!
– Зато ты у нас добрый. За нас обоих. К котикам, – рыжая красавица отхлебнула чаю из блюдечка, специально из сундука по поводу дорогих гостей вынужденному. – Не пугайся, Джованна, к людям некоторым он тоже ласков.
Хозяйка пожала плечами.
– Чего мне боятся? Не боюсь я вовсе. это, владычица Морена, зови меня как все, Махля. Привыкла я. Или по крещеному имени – Анастасьей.
– Ты бы видела, дорогая, как эта женщина на меня с дрыном наступала! Котят, говорит, отдай! Извращенец! Какой там страх!
– А ведь я злилась на тебя, Махля. Мужа ревновала. Ну, не совсем на тебя. Думала, он к этой, лисе ходить повадился, вот и увязалась сегодня за ним. А тут вон оно что… коты опять!
– Бывает. Та лиса во всю к свадьбе готовится. Кума-то её со Жданом, не мудрствуя, ещё месяц назад клятвы дали да обвенчались скромно. А этой свадьбу подавай! Чтоб всё пышно было! Ревнуешь своёго, значит, дорожишь. Давно замужем-то?
– Да сто лет без малого, да еще сто лет мне голову морочил, по-всякому!
– Да ты что? Сто лет голову морочил?! Вот ведь… – Махля покосилась на владыку медного царства и уверенно продолжила, – какой мужик… обстоятельный. С сознаньем к делу подходил. Ну, милая, ты тоже, плешь ему знатно проела, на всю голову.
Посмеялись от души все, включая обстоятельного мужика с проеденной плешью.
– Не серчай, владыка, я ж не со зла, токмо смеху ради, eдиной потехи для.
– Не серчаю, Махля. А вот, милые дамы, глядите, как что я вам покажу.
Колдун бережно достал серебряное блюдечко да яблочко золотое.
– Помните, тех монахов да лиходеев, что кота с Лисой умыкнуть хотели? Я тут взглянул, ради интереса. Всё думал, в какие чертоги их притянуло…
– Ииии? – в один голос взвыли любопытные бабы.
– Вот, глядите.
Донце блюдечка стало вначале прозрачным, вслед картинка отразилась.
– И сказал Творец! Да будет день! И стал день! И сказал Творец! Да будет Ночь! И стала ночь!– вдохновенно, искренне, вещал брат Флавий, а младший брат держал перед ним раскрытый требник. Лица людей, сидящих перед ними, выражало любопытство и чуть-чуть дружелюбия. Были те люди смуглы, сидели по-басурмански на цветных плетёных циновках. В чашах дымились какие-то благовония. Монахи проповедовали, паства внимала.
А вокруг! Зелено все, да лес-то совсем не наш. Листья у деревьев величиной со сковородку, все вьюны некие переплетаются, плоды дивные в корзине лежат…
– Ой, а где это? Какие края заморские?
– Заморские, даже заокеанские. Чертоги бога Ачиньтьи – первородного кромешника.
– А как же он дозволяет слово Творца нести на землях своих? – удивилась Махля и сделала знак обрежный на образа.
– Кто ж его знает, – ответил Кощей, – может, скучно ему, а может, приобщиться хочет. Я в тех краях не бывал ещё, – и покосился на Морену.