Да и не только в охотничьих уменьях дело. Фиса мало уважения питает к старейшинам рода, да и к старшим в семье, и даже, кажется, к собственному мужу, который как в городище уехал на службу, так и носа почитай в род не показывает, обновками тоже, жену не балует, видать, как и она его лаской.
Лиска слышала как-то, что пыталась мать её уму разуму поучить, на что Фиска отлаялась, мол, надо было сына не на верёвочке жениться волочь, а научить, что баба, то не сума, что выкупил да пошёл, что, мол, даже с кобылой вначале знакомятся, а потом деньги платят, да на двор ведут.
А её, Фиску, тогда никто не спрашивал, облапошили по малолетству, в чужой край, спроворив, а те и рады, невесту старшенькому нашли, так вот и теперь, мол, спросу с нее, Фиски с Гулькин нос. Вообще она другое слово сказать хотела, но видно всё ж свекровки-то постеснялась.
Лисица быстро кувырнулась через голову, обернулась молодкой чернобровой, приглашая Лисавету тоже самое сделать. Вот ведь… всё веселье испортила. Неужто, побегать было нельзя? На перегонки? Шишками позабавиться, лучики ярила половить…
Вроде как её годов золовка, но такая… скучная? Ни разу не видела девушка, чтоб та беззаботно бегала или по траве каталась. А уж о такой глупости, как зайчики, и думать нечего, если только они не в меху или не в сметане.
–– Ты, кума, слушай меня внимательно, – невестка никогда особым знанием приличий не отличалась, ни «здоровьичка тебе», ни «как живёшь можешь», сразу петуха за хвост: –– Удумали наши мужики, –– последнее слово она так пренебрежительно сказала, как плюнула, –– что не мытьем, так катаньем тебя под опёку спроворить, а то видано ли, девица без мужика и ладно всё у ней! А коли все так захотят? Так и вообще на самцов поплевывать будут!
Анфиска тряхнула темными кудрями, глазом хитрющим мигнула, словно приглашая тут же начать поплевывать на самцов.
Как будто так кто-то помешал бы ей плеваться. А то и трепку задать…по слухам, не больно-то чинилась Анфиска со своим мужем. Нет, под каблуком не держала, но и воли не давала шибко относясь своей шкуры. А вот посторонним доставалось от своенравной лисы, бывало и крепко…
–– Ну, да не об том речь. Сговорились оне промеж собой, что устроят тебе бесчинство сплошное, что не будут помогать вовсе, что, мол, девица ты милована да балована, сама не привыкла свой кусок добывать, что голод-холод почуешь, и по первому снегу любому рада будешь. А тут тебя, тепленькую, Потапыч и подхватит. Поняла?
––Потапыч? Это к нему, что ль, меньшицей? Погодь, так он стар уже!
–– Стар? –пожала плечами Анфиса, – а тебе, что его, варить? Тут вот о чём думать надобно:жена вот у него, Наталья Михална, баба крутая, да и не старая ещё… да я боле того тебе скажу, сам-то Потапыч и не помышлял о меньшице, и чаю ему эти весенние игрища ни в хвост, ни в холку. Только вот наши лисы в три глотки тявкали, что, мол, не пристало такому уважаемому перевёртышу и безменьшицы! Жена-то уже того, стара! Вот-вот, – ябеда потерла ладошки, – теперь Наталью Михалну за версту обходят, лапа-то у ней тяжелая, и нрав не мёд, чай из рода онаберсеркского. ––Примолкла многозначительно и продолжила, –– но тебе от сего не легшее, прям искро-искро надо тебе покровителя и заступника искать, да такого, чтоб и наших по уму заткнул за пояс, и Потапычу да волками по силе рядный был. Может, к разбойникам подашься?
–– Щассс. Разбежалась. Чтоб тебе сподручнее было перед их старшим хвостом своим вертеть? Смотри Анфиса, надерет тебе братец холку, ох, надерет!
–– Ну и разбирайся сама! –Ничуть не обиделась Анфиса, –– мое дело бабье, сказать вовремя. А так меня другие дела ждут. Не досуг мне. И… там гуси на Шуйце сели, околось заводи, айда, оборачивайся, да стащим себе по гусаку. Поедим. Да и запасы надо делать…
Солнце еще едва склонялось к вечеру, и вполне можно и до Шуйцы добежать, и гуся словить… Не то, что бы Лиска ленива была, нет вовсе, просто и впрямь балована была, как-то не было заботы до сей поры, припасы там, аль рукоделье.
А тут вот, оказывается, надо думать с «чем»зиму зимовать будешь, коли не хочешь с «кем».
Яков в лесу
Что мышь лесная и мышь домовая– это две породы совсем разные, Яков понял, так сказать, по всей правде жизни. То есть остался без обеда. И с большой долей вероятности понимал, что ужин от него тоже прячется. А тот, что не прячется, заяц, например, ужином быть не может, в виду того, что размером он почти с Яшу.